— Слахн‑ча ху‑гехт! И за ваше здоровье тоже!
Кормак сделал глоток, почувствовал, как виски обожгло горло, а затем присел на край террасы и, глядя в небо, задумался над тем, какую безопасную тему выбрать для разговора.
— Где вы родились?
Милла, завернутая в принесенное им одеяло, ответила:
— В Голуэе. Моя семья по‑прежнему там живет, а я уже давно перебралась в Лондон. А что насчет вас? Где вы сейчас живете?
Кормак мысленно выругался. Он не хотел говорить об армии, но было уже поздно отступать.
— Я служу в штаб‑квартире Корпуса королевских инженеров в Чатеме.
— Вам там нравится?
— Вообще‑то, нет.
— Тогда почему…
— Я думал, вы хотели посмотреть на северное сияние, — перебил настойчивую собеседницу Кормак.
— Я могу одновременно наблюдать за небом и беседовать — это называется многозадачностью. Кроме того, вы сами начали этот разговор.
Он вздохнул.
— Я служу в Чатеме, потому что моя командировка подошла к концу.
— Ваша командировка?
— Нас отправляют за границу на некоторое время, а затем мы возвращаемся на базу.
— А вы предпочитаете командировки?
Кормак вспомнил свой стол в офисе, заваленный бумагами.
— Конечно. Только тогда мы делаем настоящую работу и можем менять ситуацию к лучшему.
— А куда вас отправляли в командировки?
Кормак стиснул зубы, недовольный тем, что упрямица продолжала свои расспросы.
— На Балканы, в Ирак… в Афганистан.
— А куда вы отправитесь потом?
Сердце Кормака словно сжала ледяная рука. Он посмотрел на полярное сияние, уже играющее в небе, и поднялся на ноги.
— Еще не известно… Что‑то мне захотелось пить. Вам принести воды?
На кухне Кормак наполнил два стакана водой из‑под крана. Вернувшись на террасу, он протянул Милле стакан и снова поднял глаза к небу.
— Ваш жених тоже был художником?
Она немного помолчала, а затем ответила:
— Да, но я не хочу говорить о Дэниеле.
— Простите.
— Вам не нужно извиняться. Я больше не люблю Дэна. Просто мне нужно вылечить свою раненую гордость.
— Для меня это звучит как бравада.
Милла рассмеялась.
— То, что не убивает, делает тебя сильнее.
Ее слова показались Кормаку неискренними, но он все равно улыбнулся.
Она встала и прихрамывая подошла к нему.
— Знаете, когда мы впервые с вами встретились, вы были другим.
— Другим?
— Менее приветливым и чопорным.
— Чопорным?
Кормак потер ладонью затылок.
— Может, это потому, что вы были такой колючей?
Пришел черед Миллы удивиться.
— «Колючей»? Так вот как вы обо мне подумали?
Он улыбнулся.
— Я всего лишь пытался помочь вам сменить колесо, а вы начали палить в меня из всех пистолетов.
— Но ведь вы даже не представились и вели себя так отчужденно… Вы сами виноваты, — со смехом в голосе ответила Милла.
Кормак пожал плечами.
— Признаю, что не силен в светской болтовне, но я умею слушать собеседника, а еще замечаю некоторые вещи.
— Какие?
— Например, полярное сияние. Вам стоит посмотреть вверх.
Представление было в полном разгаре — в небе пульсировали и мерцали светящиеся изумрудно‑зеленые шторы. Время словно остановилось, и на мгновение Кормаку показалось, что, кроме него и Миллы, на свете больше никого не осталось.
— Это прекрасно, Кор, не правда ли? — произнесла Милла прерывающимся от волнения голосом.
Она продолжала называть его «Кор», и это обращение так нежно звучало в ее устах. Он посмотрел на ее лицо, на играющую на губах улыбку. Милла вся словно сияла, и Кормак ощутил непреодолимое желание прикоснуться к ней.
— Изумительно, — прошептал он.
Милла, словно почувствовав, что он не смотрит на небо, повернулась. Их взгляды встретились.
— Вы ведь имели в виду полярное сияние, верно?
Кормак замялся, любуясь отражением танцующих небесных огней в ее глазах, и вдруг, сам не зная почему, откровенно признался:
— Я имел в виду вас.
Во взгляде Миллы он прочел что‑то, напоминающее приглашение.
Кормак поднял руку и осторожно провел пальцами по ее щеке. Когда еще одна вспышка осветила небо над их головами, он, не в силах остановиться, придвинулся ближе и бесконечно медленно приблизил свое лицо к ее лицу. Когда их губы соприкоснулись, Кормак почувствовал, как Милла подалась ему навстречу. Она тоже хотела его, и осознание этого наполнило его радостью. Кормак обнял ее.
Он не хотел, чтобы это произошло, но теперь, когда Милла была в его объятиях, все вышло из‑под контроля. Никогда прежде он не целовал такой красивый рот, не касался такой белоснежной кожи. Кормак вытащил заколку из мягких волос Миллы и запустил в них пальцы.
Чувствуя, что в любой момент может утратить самообладание, он внезапно отстранился, затаив дыхание. Пока еще можно было уйти, но глаза Миллы, затуманенные от желания, не отпускали его. Кормак подхватил ее на руки и уложил на качели.
Когда он положил руку ей на бедро и властно притянул к себе ее ногу, Милла тихо ахнула ему в шею. А потом его губы снова коснулись ее губ, и Кормаку показалось, что сейчас они сольются в единое целое, движимые физическим влечением и какими‑то другими, совершенно невыразимыми, эмоциями. Отчаянно пытаясь коснуться ее обнаженного тела, Кормак сорвал кардиган с плеч Миллы, но тут же замер.
Что он делает? Он ведь не имеет права быть счастливым, не заслуживает этой красивой девушки!
— Что случилось? — голос Миллы звучал хрипло от переполнявшего ее желания.
Кормак отвернулся, а затем вскочил с дивана.
— Я не могу.
Она ошеломленно посмотрела на него.
— В чем дело?
Он покачал головой и шагнул назад.
— Это ошибка. Я не должен был оставаться.
Милла тоже встала с дивана и осторожно шагнула к нему.
— Я сделала что‑то неправильно?
Кормака захлестнула волна боли.
— Нет, вы ни при чем, Милла. Это моя вина. Простите.
Он повернулся и быстро пошел к машине.
— Такой поцелуй нельзя считать ошибкой, Кормак! — крикнула ему вслед Милла.