…Ирис казалось, что время остановилось. Что воздух загустел до плотности воды — так тяжело стало двигаться. Что конечности закаменели, и стоит занести над ступенькой ногу, так и кувырнёшься вниз под её тяжестью, и полетишь кубарем. Но самое жуткое — глаза, глаза, глаза вокруг, что уставились с жадным любопытством и каким-то детским восторгом; зрелище немыслимое и фантастичное, словно какая-то тысячеглазая гидра поджидает её, желая сожрать, и уже разинула пасть.
— Не могу… — прошептала она. — Аннет, я…
Та незаметно сжала её руку.
— Это всего лишь зеваки. Смелей. Мы рядом.
Переминались за спиной мальчишки. Тревожилась Мэг: девушка спиной чувствовала её нарастающую панику. Спокойно и размеренно дышал рядом надёжный Али. И все ждали только её.
— Не могу. Они все… смотрят…
— Да что ты? А я думала — землю копают… Ну-ка, прекрати! — сердито зашипела маркиза. — Немедленно вспомни, кто ты есть и с какой миссией приехала! Давай, как говорила моя дуэнья, быстренько улыбку на лицо, спину прямо и — пошла! Смелей! Навстречу славе!
«Ой, кто её видит, эту улыбку?»
Абсурд, но от непрошеной мысли неожиданно стало легче. Кто её, в самом деле, видит, закутанную в одежды, как капуста в листья? Кого она испугалась, толпы? Но ведь Ирис и ехала к людям, к франкскому народу, неся мудрость эфенди не каким-то одиночкам-учёным и книжным червям, а городам и провинциям, странам, наконец. И прямо сейчас для того, чтобы воплотить в жизнь мечту её учителя — принести свет просвещения в страдающую от эпидемий Европу — оставалось чуть-чуть. Всего лишь шаг.
И она его сделала.
… — Боится, — пробормотал старик. — Тяжко ей, из закрытого гарема, из-под надзора и стен, да сюда, на волю, где всяк, кто хочет, может на неё глазеть… А вот Эйлин была не в пример храбрее, в наших полях выросши. Эта, похоже, трусиха.
Молодому, должно быть, очень не понравилась такая оценка. Негодующе что-то пробурчав, он сделал попытку ввинтиться в толпу, желая прорваться в первый ряд и рискуя ободрать в клочья богатый плащ, но потерпел неудачу: опытные в созерцаниях местных зрелищ обыватели, занявшие места ещё с утра, стойко удерживали позиции. А поскольку шириной плеч и удалью они ничем не уступали настырному юнцу — пришлось тому смириться и использовать иное своё неоспоримое преимущество — рост. Немалый, надо сказать, почти семь футов, если в бриттских мерах, или восемь локтей, ежели во франкских… Чтобы стать ещё выше, он приподнялся на цыпочках и, вновь отыскав взглядом загадочную вдову, яростно замахал шляпой, к великому негодованию соседей, поскольку снег, успевший осесть на полях, полетел прямо им в лица.
…Надо ли говорить, что, сходя на берег, Ирис не чуяла под собой ног? Благодарение Аллаху, ей хотя бы не пришлось нести Кизилку, как она поначалу намеревалась: Огюст запретил строжайше. Первое впечатление очень важно, учил он, и какой тебя увидят и запомнят в первые минуты, такой и будут воспринимать в дальнейшем. Очень трудно переломить вредное о себе суждение. Поэтому посланница Османской империи и заверительница доброго отношения к Франкии самого султана должна явиться перед народом Франкии госпожой, а не таскающей домашних зверушек служанкой. Назар превосходно ладит с котом, он справится, да к тому же будет смотреться так экзотично…
И теперь рыжая бестия щурилась на руках арапчонка постарше, а малыш то и дело придерживал рыжий полосатый хвост, то и дело норовивший встопорщиться и хлестнуть почётного носильщика по лоснящейся от усердия физиономии. Нет, всё правильно, Ирис от волнения точно уронила бы это чудовище всем на смех и себе на позор.
Ничего, осталось пройти несколько ступеней. Она шла, скромно потупившись, как и полагается правоверной, да ещё и вдове, а краем глаза уже отмечала приближающиеся красно-серые гранитные плиты с чёрными прожилками. Ещё немного! Как только она почувствует под ногами незыблемую твердыню вместо надоевшего вечно раскачивающегося пола или палубы — сразу станет легче, она уверена…
Какое-то движение впереди привлекло её внимание и заставило поднять голову.
И встретиться взглядом с весёлыми небесно-голубыми глазами, в которых вдруг отразилось прорвавшееся сквозь тучи солнце. Должно быть, они поймали в себя столько света, что невольно притянули внимание рыжей девушки, и несколько мгновений она видела только их.
Молодой человек, чьи голова и плечи возвышались над толпой, настолько он был высок, усердно махал ей — и только ей! — шляпой и шевелил губами, словно силился что-то сказать. Может, он и впрямь говорил; но в ушах у Ирис шумело, отдельные голоса, звучащие вокруг, сливались в единый гул, тем не менее, она поняла, что ей пытались донести: «Не бойся!»
Впрочем, ей могло и показаться. Но хотелось услышать именно это.
Словно лопнул какой-то обруч, сжимающий сердце. Страх исчез. А на лице девушки, пусть и скрытом никабом, расцвела блаженная улыбка. Последнюю ступеньку Ирис миновала спокойно и уверенно, неся себя, как достойную дочь Баязеда Второго. И, наконец, коснулась каблучком твёрдой надёжной суши.
И надо ж так совпасть, что именно в этот момент скромная прореха в тучах дрогнула — и разъехалась трещиной, в которую поспешно хлынули ослепительные лучи… Тихо стало на набережной, до того тихо, будто у всех разом заложило уши. А всё потому, что всяк — и стар, и млад в великом онемении уставились на небеса, где на фоне ширящейся синевы вставала над Марселем радуга. Ослепительно яркая многоцветная дуга, чистая, словно насыщенная первородными оттенками красного, жёлтого, зелёного, синего, фиолетового…
Город вздохнул, как единый человек.
А вслед за первой радугой выросла вторая. Два небесных моста пересеклись основаниями дуг.
Набережная взорвалась криком. Под восторженные вопли, летящие в воздух шляпы, шапки, колпаки, платки и чепчики справа от первой радуги медленно проступала, наливаясь красками ещё одна. Третья.
По щекам белобрового старика катились слёзы.
Сморгнув накатившиеся от напряжения слёзы, Ирис поспешно шагнула вперёд. Ах, как несолидно почтенной вдове засматриваться на небеса, когда её так встречают! Вот уже идёт по широкому проходу, огороженному цепью стражников, тот самый человек, посланец герцога, о котором предупреждал её Огюст… Первое впечатление, первое впечатление! А её могут счесть непочтительной по отношению к тем, кто, должно быть, проделал долгий путь, чтобы…
— Мама, мамочка, как красиво, смотри! — заверещал маленький Анри, прыгая вокруг Аннет, и оставалось лишь надеяться, что в этаком-то шуме его никто не расслышит. Назарка застыл с раскрытым ртом, Кизил на его руках распушился вдвое, и у обоих в глазищах сияли крошечные радуги. Девушка с трудом отвела взгляд.
Синеглазый вельможа в превосходно сшитом камзоле и при шпаге, улыбающийся так искренне и дружелюбно, что ни в какое сравнение не шло с сухим приветствием «земляков»-османцев, низко ей поклонился.
— Рад приветствовать вас и ваших спутников в нашей прекрасной стране. Добро пожаловать, госпожа Ирис! Я, маршал Винсент Модильяни, доверенное лицо герцога Эстрейского от имени его светлости приглашаю вас в столицу древней Галлии. Старый Портал ждёт.