Когда возвращается радуга. Книга 2 - читать онлайн книгу. Автор: Вероника Горбачева cтр.№ 32

— Можно поискать никаб, госпожа, — тихо предложила Мэг. — Он для вас привычнее будет… если до этого вуали носили. В Константинополе европейские женщины старались не выделяться и ходили с закрытыми лицами, но рассказывали, что в никабах им как-то свободнее. Давайте попробуем?

… — О-о! — только и протянула Аннет немного позже, охорашиваясь перед зеркалом. — Как, однако… загадочно, как притягательно… А ткань на лице обязательно должна быть непрозрачной? Или можно заменить чем-то потоньше?

— Смотри, не перемудри сама себя! — Ирис погрозила пальцем. — Огюст велел совсем закрыть нам лица! Это значит, что никаких поблажек. Мы должны его слушать. Он больше нашего разбирается в том, что вокруг творится.

Аннет скептически поджала губы.

Но вынуждена была признать, что этот вариант головного убора выгодно отличался от чадры, которую пришлось бы постоянно поддерживать, прикрывая лицо; да и от паранджи, сковывающей всё тело, что бы там ни говорила её новая подруга. Никаб представлял собой головной платок-шапочку из плотной ткани, с тесёмками, к которым крепились два платка такого же цвета: один скрывал лицо, оставляя видимыми только глаза, другой прятал волосы.

— Огюст, конечно, большая умница. Вот только не подумал, что если нужно меня спрятать, но при этом и ты, и я будем в этих штуках, нас всё равно различат. У тебя же рыжие брови! Да и ресницы, хоть и такие милые, пушистые, но тоже чересчур заметны.

Улыбнувшись, Ирис взяла со столика баночку с чем-то чёрным, и многозначительно потрясла зажатыми в кулаке кисточками.

— Это легко исправить. Ты даже не представляешь, насколько одинаковыми мы сейчас станем.

— О-о! — в очередной раз выдохнула Аннет. — Неужели… настоящая Истамбульская сурьма? Я столько о ней слышала! Но постой, почему ты раньше ею не пользовалась? Мы знакомы больше недели, но впервые ты достаёшь краску. А я-то думала, что разговоры о сказочно подведённых глазах восточных красавиц — всего лишь досужие сплетни!

Ирис опустила ресницы.

Откинула крышку ларчика с косметикой. Сделала приглашающий жест.

Сдержала вздох.

— Четыре месяца и десять дней, как покинул меня мой эфенди… У нас, османцев, не принято долго скорбеть по ушедшим, но ровно столько вдова должна чтить память покойного мужа, ограничив себя при этом в некоторых вещах… По завету Пророка, всё это время женщина не должна прикасаться к сурьме. Сегодня мой траур закончился. Может, я бы и не вспомнила о краске, потому что не люблю лишнего на лице, да и эфенди… не одобрял, но раз Огюст просит — научу тебя становиться другой. Даже от того, как ты обведёшь глаза, лицо может измениться до неузнаваемости.

…«Четыре месяца!» — мысленно охнул Назарка. Он-то, дурак, совсем забыл за новизной впечатлений о старом добром хозяине, а рыжая госпожа, оказывается, помнила, да считала денёчки, и ведь не из-за того, в самом-то деле, чтобы быстрее глаза краской намазюкать, а просто печалилась. Он же, видно, совсем жестокосердный, если хозяйское добро позабыл. Ай, стыдно.

Поругав себя хорошенько, голубоглазый «арапчонок» дал зарок: следить в оба за госпожой, угадывать каждое её движение. Глаз не спускать! Чтобы таким вот образом отработать провинность перед памятью покойного эфенди.

А другого-то он больше и не умел — только верно служить.

…Не прошло и часа, как две почти одинаковых женских фигуры стояли перед зеркалом, разглядывая себя. Один в один нежно-сиреневые кафтаны, из-под которых выглядывали пышные шаровары, почти скрывающие носки красных сапожек. В прорезях никабов — глазищи, одинаково подведённые, выразительные, с идеально обрисованными дугами бровей; да ещё жемчуг налобных украшений, мелкий, грушевидный, словно застывшие слёзы моря. Руки оплела затейливая вязь из хны. (Ирис предложила, а Аннет едва не сошла с ума от восторга, так ей понравилось это неожиданное украшение, наносимое прямо на кожу…)

Назарка в своём углу насторожился. Нет, его-то не проведёшь, он точно знал, что хозяйка… справа? Слева? Вот с этим у него до сих пор были затруднения: сторон не различал, и даже по рабочей руке не мог запомнить, потому, как обеими владел одинаково ловко. Но вот то, что хозяйка — с золотым, лишь ему одним видным облачком вокруг головы — сомнений не было. Над гостьей-маркизой дымка тоже была, но почти прозрачная, как туман, никакого сравнения.

Кизил дёрнул ухом и приоткрыл зелёный глаз. В дверь постучали.

Мальчишка сорвался с места.

Соблюдая приличия и не переступая порога, франкский консул поклонился. С ним заявился ещё один посол, знакомый мальчишке по Константинополю, с каким-то пушистым ворохом в руках. Назар не успел рассмотреть, что это.

— Передай, юноша: явились послы Франкии к госпоже Ирис-ханум. Может ли она нас принять?

Глаза господина Бомарше улыбались, но сам он оставался серьёзным. Значит, так надо. На службе он сейчас, что ли?

— Спрошу. Извольте обождать, — степенно ответил Назар… и едва не прыснул, заметив, как при виде его в «арапском» обличье округлились глаза графа де… де Камилле. Вот он и вспомнил, как зовут этого франка. Сейчас так и доложит. Консул вон уже при деле, на государственной службе — значит, и Назару пора за дело.

Через несколько минут, растащив ширмы и зеркало по углам, он вернулся.

— Велено просить, — ответил заученной ещё в Константинополе фразой. Ему уже случалось провожать к госпоже и подруг, и важных гостий, и сам Бомарше, часто бывающий в доме лекаря, не поленился, может, и от скуки, может, развлечения ради, «натаскать» хлопчика в правилах этикета.

На правах доверенного лица Огюст заступил на «женскую половину» первый. Да так и застыл, разведя руками в преувеличенном восторге.

Две женских фигуры в восточных одеяниях изящно поклонились, а затем присели по-европейски в реверансах. Вошедший вслед за дипломатом Филипп де Камилле остолбенел, переводя взгляд с одной на другую.

— Почтенные ханум, — начал бывший писарь. — Рад сообщить, что мой собрат по дипломатической службе, которого мы считали пропавшим без вести после бури, жив и здравствует. Мало того — явился к вам с высокой миссией от высочайшего же лица. Впрочем, он сейчас сам об этом расскажет. А пока — позвольте представить: граф Филипп де Камилле, эмиссар Его Величества Генриха в Константинополе; на время присутствия нашей гостьи в Лютеции назначен её бессменным сопровождающим, отвечающим за комфорт и безопасность проживания, а также облачённый полномочиями посредника между прекрасной Ирис-ханум и учёными мужами, которым предстоит принять груз мудрости и знаний, привезённый ею в нашу просвещённую страну. Граф, позвольте и вам представить… С нашей прелестной подопечной вы уже знакомы, а это… — Сделал изящный, но неопределённый жест в сторону дам. — Спасённая от разбойничьего произвола блистательная и храбрейшая маркиза M. В силу некоторых причин, но в особенности из соображений безопасности, своей и сына, она желает сохранить инкогнито, отсюда и этот прелестный маскарад. Во избежание недоразумений обращайтесь к ней пока что просто — госпожа Анна.