— Ты видишь кольцо?
— Тогда кто это сделал?
— Гарри Эс Трумэн.
— И кто из нас врун?
Теплый воздух словно загустел. Я шевельнула бедрами и почувствовала отклик Финна. Ясно, чего он хочет. Так почему же не берет?
— Какая тебе разница, кто меня обрюхатил? — прошептала я и снова чуть поерзала. — Главное, чехол тебе уже не понадобится.
— Это гадко, — тихо сказал Финн.
— Зато честно.
Он притянул меня к себе, лицо его было невыносимо близко. Меня охватил нестерпимый зуд.
— Зачем вы это затеяли? — спросил Финн.
«Шлюха!» — гулко прозвучал в моей голове голос то ли матери, то ли тетки. Я вздрогнула, но притворилась, будто пожимаю плечами.
— Я же потаскуха, — сказала я беспечно. — Потаскухи, как известно, дают всем. А тут такой красавчик. Зачем упускать возможность?
Финн улыбнулся. Не усмехнулся краем рта, как обычно, а широко улыбнулся.
— Придумайте что-нибудь получше, Чарли, голубушка, — сказал он, и я успела подумать, как приятно мне слышать свое имя, произнесенное этим голосом с мягким шотландским выговором.
Финн поднял меня, точно куклу, поставил на пол, встал и распахнул дверь номера. Я почувствовала, что краснею до корней волос.
— Спокойной ночи, мисс. Хороших снов.
Глава десятая
Эва
Июнь 1915
Через два дня Эва дебютировала в роли шпионки и работницы «Леты». Вторая ипостась оказалась изнурительнее: Рене Борделон требовал полного совершенства, а за два дня подготовки его не достигнешь. Но Эва достигла. Неуспешный вариант ею даже не рассматривался. Эва назубок затвердила все правила, которые металлический голос хозяина вдалбливал двум новым официанткам, прежде чем они заступили в свою первую смену.
Темное платье, аккуратная прическа.
— Вы должны быть незаметны, вы — тень.
Легкая поступь, семенящий шаг.
— Плавность во всех движениях. Нельзя прерывать беседу гостей.
Все делать молча, никаких обращений к клиентам, даже шепотом.
— От вас не требуется запоминать карту вин и принимать заказы. Ваше дело — подать блюда и потом унести тарелки.
Вино разливать, изящно согнув руку.
— В «Лете» изящно все, даже то, что остается незамеченным.
И последнее, самое главное:
— Нарушение правил повлечет за собой увольнение. В Лилле полно голодных девушек, жаждущих занять ваше место.
В городе, который с заходом солнца погружался во тьму, ресторан, оживавший вечером, представлял собою удивительный пятачок света, тепла и музыки. Эве, когда она, облаченная в темное платье, стояла в указанном ей углу, вспоминалась легенда о вампирах. Дабы не тратить на освещение дефицитные керосин и уголь, горожане ложились спать еще до наступления комендантского часа. Вечерами по улицам разгуливали только немцы, словно упыри, торжествующие свое неоспоримое господство. Громогласные и расфуфыренные, они приходили в «Лету», где их приветствовала радушная улыбка Рене Борделона, в отменно сшитом смокинге встречавшего гостей. Он точно Ренфилд из романа Брэма Стокера: ничтожный трус в услужении у сомнамбул, — подумала Эва, но тотчас себя одернула: — Не фантазируй. Навостри уши и отключи мозги.
Весь вечер она двигалась, как грациозный автомат: бесшумно уносила тарелки, смахивала крошки со скатерти, наполняла опустевшие бокалы. Казалось, нет никакой войны: негасимые свечи, белый хлеб с маслом, вино рекой. Немцы любили хорошо поесть, и потому половина продуктов черного рынка оседала здесь.
— Такая мука смотреть на еду! — прошептала вторая новенькая официантка, широкобедрая молодая вдова, оставшаяся с двумя малышами на руках.
Сглатывая слюну, она уносила в кухню недоеденные блюда, и это в городе, где жители буквально вылизывали тарелки. А тут куски телятины в соусе бешамель… У Эвы тоже урчало в животе, но она остерегла напарницу, глянув на мсье Борделона, кружившего по залу, точно элегантная акула:
— Не вздумай! Ты же з-знаешь, ни крохи до конца смены.
После работы все остатки соберут и поделят между персоналом. Здесь все были голодны, и потому любой сотрудник охотно настучит хозяину, что коллега украл кусок, не дождавшись честной дележки. Циничная система Борделона просто восхищала: он учредил награду, которая удерживала от воровства и поощряла шпионить друг за другом.
Но клиенты были еще хуже натянутых, недружелюбных коллег. Ничего не стоило возненавидеть немцев, увидев вблизи, что они из себя представляют. В первую неделю Эвиной работы комендант Хоффман и генерал фон Хайнрих, окруженные адъютантами, трижды приходили в ресторан, дабы шампанским и перепелами отметить очередную германскую победу. Гоготавшая компания всякий раз приглашала Борделона на стаканчик послеобеденного бренди, когда, развалившись на стульях, угощала друг друга сигарами из серебряных портсигаров с монограммой. Эва надеялась что-нибудь услышать, но не могла, не привлекая внимания, слишком долго менять графины с водой, да и потом эти высокие чины говорили вовсе не о планах сражений или размещении орудий, но дотошно обсуждали достоинства своих любовниц, споря, натуральная ли блондинка очередная наложница генерала.
А вот на четвертый вечер, когда Эва неслышно прибыла с заказанным Хоффманом коньяком, она уловила конец его фразы, сказанной, естественно, по-немецки:
— …разбомбили, однако через четыре дня прибудет новая артиллерийская батарея. Ее разместят…
От неописуемой радости сердце Эвы замедлило свой ритм. Очень и очень неспешно наполняя бокал коменданта, она запоминала дислокацию орудий. Руки ее, надо заметить, ничуть не дрожали. Обслужив Хоффмана, Эва мысленно взмолилась о поводе задержаться у стола. Видимо, бог услышал ее молитвы, потому что один адъютант щелкнул пальцами, требуя коньяку, и спросил о калибре и дальнобойности новых пушек. Эва перешла к нему и тут поймала на себе взгляд мсье Борделона, за соседним столиком дружески беседовавшего с гауптманом и двумя лейтенантами. В панике Эва крепко сжала бокал — вдруг по ее лицу ясно, что она понимает, о чем говорят за столом? Если хозяин заподозрил, что Маргарита Ле Франсуа владеет немецким…
Нет, никто ничего не заметил, — сказала себе Эва. Она придала лицу полную бесстрастность и, наливая коньяк в бокал, не забыла изящно согнуть локоть, удостоившись одобрительного кивка Борделона. Взмахом руки комендант ее отпустил, и она невозмутимо заскользила к своей нише, унося с собой бесценные сведения о новом расположении немецких орудий вокруг Лилля.
До конца смены Эва лихорадочно повторяла про себя номера частей, фамилии командиров и характеристики орудий, боясь что-нибудь забыть. Примчавшись домой, она все записала, как учили в Фолкстоне, на клочке рисовой бумаги, потом обернула им шпильку, воткнула ее в узел волос и лишь тогда облегченно выдохнула. Когда следующим вечером появилась Лили, Эва, церемонно склонив голову, точно победитель, увенчанный лаврами, выдернула шпильку из прически и вручила ее своей начальнице.