Глава одиннадцатая
Чарли
Май 1947
— Вон как! — Эва вскинула брови, когда я забралась на заднее сиденье. — Вдруг расхотела дышать одним воздухом с уголовником?
— Не хочу иметь за спиной вас, — парировала я. — Вчера вы пытались меня пристрелить.
Эва сощурила глаза, с утра, как всегда, налитые кровью.
— И явно промазала. Всё, валим отсюда к чертовой матери, едем в треклятый Рубе.
Финн не ошибся в своем предсказании: Эва, мрачная и опухшая, залезла в машину, кряхтя, точно древняя старуха, однако ни словом не обмолвилась о вчерашней сцене с «люгером». Шотландец покопался в моторе, тихо и ласково приговаривая: «Будет тебе артачиться, старая железяка», и затем, пощелкав тумблерами, запустил двигатель.
— Ну, двинули потихоньку, — сказал он, включая заскрежетавшую передачу.
Да уж, «двинули потихоньку» — вовсе не в стиле Чарли Сент-Клэр. Ее стиль — накатить виски, залезть к тридцатилетнему мужику на колени и предложить перепихнуться.
Плевать, что он обо мне думает, — говорила я себе, однако от униженности перехватывало горло.
Я вздрогнула, когда гадкий внутренний голос опять обозвал меня шлюхой. Наверное, вскоре можно будет распрощаться с моими попутчиками. Нынче Эва переговорит со своей знакомой, которая, возможно, что-нибудь знает о Розе и ее работе в лиможском ресторане, после чего ей уже будет незачем торчать возле меня. Тем более что я ей не нравлюсь. Я с ней расплачусь, и пусть себе катит домой вместе со своим «люгером» и бывшим уголовником, а я, как цивилизованный человек, поездом доберусь до Лиможа. Вычтем из уравнения шотландца и вооруженную англичанку, и тогда сумасшедшая американка сможет вести свои сумасшедшие поиски, не обременяя себя обществом компаньонов, еще более ненормальных.
— Мы должны попасть в Рубе сегодня, — сказала я, и Финн посмотрел на меня через зеркало заднего вида.
Чем скорее все закончится, тем лучше.
Как нарочно, день, когда и машина, и попутчики уже встали поперек горла, выдался исключительно приятным для поездки: яркое майское солнце, бегущие по небу облака. Финн опустил верх машины, что ни у кого не вызвало возражений, даже у Маленькой Неурядицы, в кои-то веки решившей просто покататься и не мучить меня тошнотой. Подперев рукой подбородок, я смотрела на проплывавшие поля, и пейзаж почему-то казался знакомым. Тут в голове у меня щелкнуло. Через несколько лет после той поездки, когда нас с Розой забыли в прованском кафе, мы, опять двумя семьями, отправились в новое путешествие и колесили по окрестностям Лилля. Весь день нудно осматривали церкви и памятники, а потом в гостиничном номере Роза скатала ковер и стала учить меня танцу линди-хоп.
— Ну же, Чарли, свободнее, отпусти себя…
Она так быстро вертелась, что кудряшки ее подпрыгивали. Высокая и довольно грудастая для тринадцати лет кузина поведала, что уже целовалась.
— С сыном садовника Жоржа. Ужас! Всю меня обмусолил!
Видимо, я улыбнулась воспоминанию, потому что Эва сказала:
— Приятно, что хоть к-к-кому-то здесь нравится.
— А вам — нет? — Я подставила лицо солнышку. — Уж лучше быть здесь, чем любоваться руинами Лондона или Гавра.
— И сам я воронов на тризну пригласил, чтоб остов смрадный им предать на растерзанье, — произнесла Эва и, заметив мою растерянность, пояснила: — Это строка из Бодлера, невежественная америкашка. Стихотворение называется «Le M-mort Joyeux».
— «Веселый мертвец»? — перевела я и сморщила нос: — Фу!
— Жутковато, — согласился Финн.
— Весьма, — поддакнула Эва. — Его любимые стихи.
— Чьи? — поинтересовалась я, но она, конечно, не ответила.
Либо матерится, либо говорит загадками — третьего не дано. Разговаривать с ней — все одно что общаться с сильно пьющим сфинксом. Я закатила глаза и, поймав в зеркале улыбку Финна, вновь уставилась на пейзаж.
Впереди замаячил Рубе. Пыльный городок, гораздо тише Лилля. Миновали симпатичную ратушу и готического вида церковь со шпилями. Эва передала Финну бумажку с накорябанным адресом, и мы, заехав в узкую мощеную улочку, остановились перед чем-то вроде антикварной лавки.
— Здесь та женщина, с кем вы хотите поговорить? — удивилась я. — Кто она?
Эва вылезла из машины и лихо отщелкнула окурок в сточную канаву.
— Просто человек, который меня ненавидит.
— Вас ненавидят все, — не сдержалась я.
— Этот — больше других. Пошли со мной или останься, как хочешь.
Не оглядываясь, Эва зашагала к антикварной лавке. Я выбралась из машины, а Финн, опершись локтем о дверцу, опять принялся листать старый журнал.
Сердце мое сильно стучало, когда следом за Эвой я вошла в сумеречную прохладу тесного, но уютного магазинчика. В дальнем конце его виднелся прилавок, вдоль стен выстроились высокие шкафы красного дерева, заставленные мерцающим фарфором: мейсенские вазы, чайные сервизы от Споуда, севрские пастушки и бог знает что еще. За прилавком хозяйка во всем черном огрызком карандаша что-то записывала в журнал; услышав звякнувший колокольчик, она подняла голову.
На носу этой крепко сбитой женщины, с виду ровесницы Эвы, сидели идеально круглые очки, темные волосы ее были собраны в аккуратный пучок. Лицо, изборожденное глубокими морщинами, говорило о нелегко прожитой жизни.
— Чем могу служить, дамы?
— Кое-чем, — ответила Эва. — Хорошо выглядишь, Виолетта Ламерон.
Прежде это имя мне нигде не встречалось. Лицо хозяйки сохраняло полную невозмутимость. Она слегка наклонила голову набок, отчего сверкнули стекла ее круглых очков.
— Твой старый трюк, чтоб скрыть глаза. — Эва коротко хохотнула, словно гавкнула. — Я уж и забыла о нем.
— Меня давно не называли этим именем, — абсолютно спокойно сказала Виолетта или уж как ее там. — Кто вы?
— Старая развалина, которую время не пощадило, но ты все же напрягись и вспомни… — Круговым движением Эва обвела свое лицо… — малышку с телячьими глазами. Я тебе не нравилась, хотя тебе вообще никто не нравился, кроме нее.
— Кроме кого? — шепнула я.
Удивление мое возрастало с каждой минутой, но я заметила, что теперь по лицу хозяйки как будто пробежала рябь. Перегнувшись через прилавок, женщина пристально смотрела на Эву, словно стараясь что-то разглядеть за маской времени. И тут кровь отхлынула от ее лица, на фоне черного стоячего воротничка оно стало белым, как мел.
— Пошла вон, — сказала женщина. — Убирайся из моей лавки.
Господи, — подумала я, — во что еще мы вляпались?
— Коллекционируешь чашки, Виолетта? — Эва оглядела полки с фарфором. — Для тебя мелковато. Тебе подошло бы коллекционировать головы твоих врагов… но тогда ты бы явилась за моей.