– С каких это пор вы мочитесь стоя? – раздался через секунду ее негодующий голос.
Стульчак на унитазе оказался поднят.
– Бабуля, я больше не могу так, – сказала Анне Ионовне Катя.
– Прости мать, ей и самой плохо.
– За что она так мучает себя и нас? Я к психологу предлагала ей походить. Все бы оплатила, так она отказывается…
Анна Ионовна погладила Катю по плечу:
– Дело давнее. Что теперь ворошить? Уж как есть. Заново не перекроишь.
Когда Катя впервые оказалась в «тучерезе» и увидела эту квартиру, ее кольнуло предчувствие. Не предчувствие даже, а мимолетный мираж. Как будто все настоящее – сидевшая пожилая хозяйка и ее пес, английский бульдог, тяжело, по-стариковски глядевший на Катю из-под нависших век, – подернулось рябью. И вот уже по квартире, ставшей светлее, а оттого еще просторнее, ходит Катя и еще кто-то. Вернее, даже не ходит, а топает босыми пятками по полу: то ли в прятки играет, то ли прыгает на скакалке.
Катя повернула голову, чтобы разглядеть – кто это, но пелена уже спала. Только хозяйка, облокотившись на ручку кресла, перечисляла и без того очевидные достоинства квартиры, да бульдог в упор разглядывал Катю, роняя на пол капельки слюны.
В этой квартире Катя чувствовала себя особенно хорошо. Несмотря на выдающиеся габариты, квартира была ей по размеру. Как бывает по размеру платье, наугад снятое с вешалки в магазине. Вот примерила – и снимать не хочется.
– Это был дом-ресторан, дом-кабаре, дом-киноцентр, – рассказывала хозяйка, почувствовав в Кате благодарного слушателя. – Михаил Булгаков в двадцатых годах частенько сюда захаживал, чтобы сдать свои статьи и очерки в берлинскую газету «Накануне».
– Разве дом не был в это время жилым?
– После того как его передали правительству, часть помещений заняли советские учреждения. Постойте, еще не все про Михаила Афанасьевича. Именно в нашем доме в гостях у супругов Моисеенко он познакомился со своей будущей женой Еленой Шиловской. В апреле 1922 года он побывал на крыше дома и, между прочим, описал свой визит в рассказе «Сорок сороков». Ну а потом, в тридцатые… – хозяйка вздохнула и махнула рукой. – Треть жильцов арестовали. Бывало так, что человек прописывался в доме, а на следующий день уже исчезал бесследно. В годы войны на крыше, конечно, уже не гуляли. Там был Вышковый наблюдательный пункт – центр противовоздушной обороны. За смелость и мужество жители дома были награждены переходящим Красным знаменем.
– Как интересно… – Катя словно по-новому оглядела гостиную, в которой они сидели.
Обычный визит для просмотра квартиры неожиданно обернулся для нее чем-то очень душевным и личным. Теперь Катя ходила сама только по самым престижным адресам, все остальные заявки обрабатывали сотрудники агентства, а Майкл и вовсе крутил какие-то свои дела, забирая только половину выручки. Сейчас она чувствовала себя так, будто пришла сюда не по работе, а в гости. Хотелось слушать и слушать эту женщину.
– Да, вот еще что. До войны в нашем доме поселился Андрей Януарьевич Вышинский. Вам что-то говорит это имя?
Конечно, нет! И слава Богу, ведь это был главный государственный обвинитель на всех московских политических процессах в 1936—38 годах, генеральный прокурор СССР и лауреат Сталинской премии за работу «Теория судебных доказательств». Андрей Януарьевич заселился в наш дом на седьмой этаж и занял две и без того немаленькие квартиры. И хотя старался ничем не выделяться среди прочих жителей дома, внушаемый им ужас шел впереди него. Бывало, зайдет по-свойски к соседям пожурить расшалившегося ребенка и к ужасу матери обещает забрать «куда следует». Только после нашумевших на всю страну процессов Вышинский без личной охраны уже никуда дальше порога квартиры не ходил и даже лифт себе завел персональный, рядом с квартирой. Этот лифт до сих пор сохранился. Мы с Брамсом вам покажем, – потрепала хозяйка бульдога.
– Знаете, я видела много домов с историей, много квартир в центре Москвы, – призналась Катя, – но нигде мне не было так тепло, как в Вашей, несмотря на ее суровую историю.
– Наш дом – особенный! – многозначительно подняла палец хозяйка. – Он суров к плохим людям и справедлив к хорошим, ведь добро всегда торжествует. А еще он очень плодороден.
– Как это?
Хозяйка наклонилась к Кате и прошептала:
– Детей любит. В соседней квартире всегда рождались мальчики, кто бы там ни жил, а в нашей – девочки.
Катя недоверчиво улыбнулась, а хозяйка, не заметив ее улыбки, мечтательно прикрыла глаза.
– Как чудесно и весело мы жили! Тут не было своего двора, в котором могли бы играть дети, его зажала сталинская многоэтажка, но у нас было больше, чем двор: своя собственная крыша! На ней мы катались на велосипеде, а зимой устраивали каток! Как обычный двор, от снега крышу чистил дворник. Мы играли не на земле, а под облаками – и смотрели сверху на Москву. Летом на крыше стояли ящики, в которых цвела сирень или жимолость, цветы… На крыше сушили белье, выбивали ковры, в общем, как в нормальном дворе. Была детская площадка с песочницей.
– Неужели Вам не жалко уезжать отсюда? – воскликнула Катя, забывшись. Она никогда не позволила бы себе этого в другом месте, ведь убедить хозяина сдать квартиру входило в круг ее первейших обязанностей.
– Жаль? – переспросила хозяйка и задумалась. – Нам жаль, Брамс?
Катя ждала ответа как завороженная. В эту минуту она готова была поверить, что бульдог заговорит и вынесет свой вердикт, с которым она, Катя, безусловно смирится.
– Жаль свою прошедшую жизнь, – улыбнулась хозяйка. – Но ведь она еще не закончена, она продолжается! Дома стоят на месте, мы увозим их в своем сердце, а они принимают новых жильцов. Мы в гостях у домов… По крайней мере, у таких, как наш. О других не скажу, я всю жизнь прожила только здесь. А сейчас уезжаю в Америку. Там сын, а у него родился мой внук. Ах, Вы же знаете этих американских бабушек – какой с них толк?
Выйдя из квартиры, Катя не стала спускаться на лифте. Она пошла пешком, скользя ладонью по перилам. Вообще-то так она тоже никогда не делала. Бабушка с детства научила ее без особой надобности не касаться перил и дверей в подъезде: «Зачем тебе лишние микробы?» Но сейчас Катя захотела прикоснуться к перилам, отполированным сотнями рук посетителей, гостей и жильцов дома, их друзей и недругов.
Когда она дошла до первого этажа, решение было уже принято. После небольшого ремонта арендатор Екатерина Суворова стала новым жильцом дома № 10 в Большом Гнездниковском переулке.
* * *
Первые теплые лучи еще морозного мартовского утра пробивались в щелку между тяжелыми темно-синими бархатными шторами. Катя подошла к окну и приоткрыла шторы. Солнце заливало улицу светом, было слышно, как уже по-весеннему радостно чирикают воробьи. По противоположной стороне улицы шел мужчина в распахнутой куртке, прижимая к груди желтый пушистый комок. Казалось, он несет цыпленка. Катя пригляделась и поняла, что это букет мимоз.