— Брат Строу, — сказал Рэндалл, — разве я похож на стражника?
— Что тебе нужно, сэр поэт? — пробормотал Строу.
— Ты забыл о любезности.
— Почему я должен быть с тобой любезным? Соглядатаи донесли врагам не только о Томасе Фарингдоне, но и обо мне. Я намерен скрыться, сбежать в Шотландию, затаиться.
Вовсе не хочу болтаться на каком-нибудь суку в Эссексе или, вроде Джона Болла, достаться мяснику на разделку.
— Тогда тебе, наверное, нужны деньги, — запустив руку под куртку, Рэндалл вытащил кошелёк, набитый монетами, и протянул его брату Строу.
— Не стоит, — отказался тот. — У меня есть деньги, чтобы добраться до Шотландии и затеряться среди незнакомых мест. Не волнуйся.
Спрятав деньги, Рэндалл спешился и предложил монаху лошадь. Но брат Строу, подумав, снова отказался. По его мнению, странствующий босоногий монах не вызовет столько подозрений, сколько вызвал бы торопящийся куда-то всадник.
— Но верхом ты быстрее достигнешь Шотландии, — сказал Рэндалл.
— Пусть лучше медленно, но зато наверняка, — ответил брат Строу и, надвинув на голову капюшон рясы, быстро зашагал по улочке.
Возвращаясь во дворец, Рэндалл размышлял над тем, как жестоко Ричард расправился с бунтовщиками, заставив многих трепетать теперь перед ним.
Проезжая мимо лавки оружейника, зажатой между трактиром и кузницей, он заметил выходящего оттуда сэра Филиппа, за которым бежал его слуга Хьюго Бэнкс, неся под мышкой меч в ножнах. У входа в лавку к забору были привязаны их лошади.
— Приветствую, милорд Монтгомери, — сказал Рэндалл.
Подняв голову, Филипп устремил на него пристальный взгляд. Когда он узнал в богато одетом всаднике менестреля, напряжение и тревога сменились привычной насмешливостью. Удостоив Рэндалла лишь лёгким надменным наклоном головы, рыцарь вскочил на лошадь, натянул узду и, сопровождаемый слугой, отправился к Тауэру.
Рэндалл снова подумал о том, что сэр Филипп был его кузеном и что в их жилах текла одна кровь. Но он не мог забыть о беспощадности сэра Филиппа к врагам и о том, что Норфолк обещал превратить Рэндалла в его врага.
Улавливая полные раболепства взгляды, бросаемые на него прохожими, Рэндалл ехал к дворцу графа Солсбери. Горожане явно полагали, что он знатен и богат, а на самом деле он был гораздо беднее их.
ГЛАВА 54
На пути из лавки оружейника, где сэр Филипп приобрёл удивительный по красоте меч с зазубренным лезвием и с рукоятью, переливающейся аметистами и крупными топазами, Хьюго решил, что наступила пора разоблачений. Поравнявшись с господином, он проговорил:
— В ваше отсутствие, милорд, мне удалось проследить за её высочеством, и то, что я вам поведаю, удивит всех.
— Что же ты узнал? — осведомился сэр Филипп, который в этот момент вновь думал о Памеле Гисборн.
Хьюго рассказал ему о той ночи, когда, прячась в сумраке улиц и площадей, он шёл за Джоанной до дома купца Фарингдона, и что человеком, встретившимся с принцессой и проведшим с ней два часа, был Уот Тайлер.
— Ты хорошо разглядел его? — засомневался Филипп.
— Конечно, сэр! Факел в руке Уота не позволил мне ошибиться, — сказал Хьюго.
— Этого стоило ожидать, — пробормотал сэр Филипп. — Я и сам едва не застал Уота в опочивальне принцессы, куда он имел наглость явиться.
Прибыв в Тауэр, граф тотчас отправился к Ричарду. Король обедал, несколько человек в нарядных одеждах, улыбаясь, прислуживали ему.
— В чём дело, Монтгомери? Вы чем-то озабочены? — осведомился Ричард.
Пройдя через комнату, рыцарь остановился возле узкого приоткрытого окна.
— Не думаете ли вы, что ваша мать могла преисполниться чрезмерного сочувствия к бунтовщикам, и прежде всего к Уоту Тайлеру?
— Догадываюсь, — ответил король. — Потому мы ведь и приставили к ней Хьюго Бэнкса, не так ли?
— Ему удалось разоблачить любовную связь принцессы с Уотом Тайлером, — лорд резко повернулся к королю.
— Так вот как поступила со мной моя родная мать! — проговорил Ричард медленно и отодвинул блюдо. — Она не нашла ничего лучшего, как принять сторону бунтовщиков. Она вступила в постыдную связь с предводителем восстания!
— Вам же известно, что Тайлер уже проникал в её опочивальню. Тогда всё было обставлено так, будто он угрожал ей, но это оказалось блефом, — сказал сэр Филипп.
Побледнев, Ричард взял кубок, наполненный вином, и залпом осушил его.
— Я давно подозревал, что её что-то связывает с Тайлером, и оказалось, что это любовная интрижка. Она предала меня, Филипп!
— Как вы намерены с ней поступить?
— Я немедленно иду в её почивальню, — Ричард решительно поднялся и шагнул к двери. — Вы, сэр, должны пойти со мной, иначе мои обвинения будут выглядеть необоснованно.
В коридоре им встретился герцог Джон Гонт, и сэр Филипп предложил ему составить им компанию.
— Послушаете, как разоблачат предательницу, коей вы служили, — хмыкнул он.
Недоумевающий Джон Гонт был так заинтригован услышанным, что последовал за королём и сэром Филиппом.
Без стука в дверь Ричард стремительно ворвался в опочивальню к принцессе, которая сидела с холодным, бесстрастным выражением лица. Не повернув головы в сторону вошедших, она всё же побледнела.
— Трепещите, изменница! — воскликнул король. — Потому что благодаря моим верным слугам я узнал вашу тайну!
— Какую же из моих тайн вы узнали? — презрительно поинтересовалась принцесса.
— Тайну, связанную с Уотом Тайлером! — сказал Ричард, и слёзы обиды заволокли его глаза. — Вы согрешили с ним, вы перешли на сторону бунтовщиков, и, значит, вы предали меня!
Безразличие по-прежнему оставалось единственным, что читалось на лице принцессы.
— У вас есть основания обвинять её высочество? — возмутился присутствующий здесь же Саймон Беркли. — Кто может подтвердить, что всё это не более чем слухи?
— Я! — торжественно объявил сэр Филипп. — Я поручил слуге не спускать глаз с принцессы Джоанны. И когда его величество и я скакали в Мэйл-Энд, Хьюго выследил её. Он видел, что она тайно встречалась с Уотом Тайлером в доме одного купца, где провела с ним два часа!
— Вы совершили измену, вы предали меня, — повторил Ричард. — Не изволите ли оправдаться?
Принцесса молчала.
— Неужели всё это правда, Джоанна?! — воскликнул Джон Гонт. — Я так любил вас, а вы... вы предпочли мне какого-то бродягу!
Переведя дыхание, Ричард выпрямился.
— Поступим с нею милостиво, сэры, — сказал он, — проявим сострадание. Я и без того был слишком жесток к восставшим, в числе которых оказалась и моя мать.