Азарел - читать онлайн книгу. Автор: Карой Пап cтр.№ 33

Он посмотрел на меня взглядом хорошего ученика.

— Конечно знаю, — сказал он, — и все, у кого есть голова на плечах, знают, что он только в книжке. Но зачем говорить об этом за обедом с отцом, раз он сердится? Я тоже учил про это и учу дальше, но я помалкиваю. Вот и тебе надо иметь голову на плечах.

На это отозвалась и Олгушка; конечно — намного запальчивее:

— Да, голову! Вот ты разозлил отца, теперь и на меня тоже будут сердиться и не позволят выходить во двор!

Они смотрели на меня порицающе, и я снова погрузился в свои упорные опасения.

Вдруг вздохи матери прекратились. Может быть, она все-таки уснула, подумал я. Мне пришел на ум господин учитель Вюрц и что я, может быть, мог бы сходить к нему и попросить, чтобы он вечером промолчал про меня.

Бесшумно и быстро, как только мог, я пробрался через кухню к входной двери. Но здесь возникла проблема! Если я закрою, придется звонить, и как бы отец не проснулся. Он узнает, что я выходил из дому. И станет расспрашивать. А если не закрою, дверь будет стоять открытой. И если отец тем временем вдруг проснется, и выйдет в переднюю, и увидит открытую дверь, то станет выяснять, в чем дело, и опять-таки узнает, что я выходил из дому. Спасения нет.

Тем не менее приходилось выбирать второе. Я попросил служанку никому ничего не говорить и оставить дверь незапертой. И с тем бросился вверх по лестнице.

Господин учитель Вюрц жил этажом выше. Но уже перед дверью я замер. Какой чужой, иной, чем наша, она была! И одно дело — говорить с господином учителем в школе, и совсем иное — звонить сейчас в его дверь! А сердце тем временем стучало: берегись! что, если отец уже проснулся? Беги обратно! А побои вечером вытерпишь, как сумеешь!

Но после стольких угроз мое упорство было уже сломлено, и я жаждал помощи против отца. Я позвонил. Какая-то большая девочка открыла дверь. Я сказал: я к господину учителю. Она вернулась, и я услышал: маленький Азарел пришел.

Здесь и там пооткрывались двери. Выглянули большие ученики: пансионеры. Я услышал удушливый запах пыли и капустный запах, но и это всё было совсем чужое, совершенно другое, чем запах капусты и пыльных ковров у нас!

Потом вышел господин учитель. В халате, с длинной трубкою, в очках, он медленно приблизился ко мне, волоча ноги. Потом веснушчато и безразлично спросил:

— Ну, что такое, сынок?

Я сказал смущенно:

— Я только хотел бы попросить господина учителя о чем-то.

А он:

— Ну?

— Мой отец рассердился на меня за обедом, потому что я спрашивал про Бога.

— Вот видишь, — отозвался он, — я тебе говорил: не умничай, Азарел.

Я продолжал:

— Господин учитель был прав, теперь отец сердится, а вечером, в храме, спросит у господина учителя, не говорил ли я чего-нибудь дурного про Бога в школе. Очень прошу вас, не выдавайте меня!

Он смотрел на меня своими колючими мышиными глазами.

— Ладно, — сказал он. — Не бойся. Я с ним поговорю.

— Большое спасибо, — и я помчался обратно.

Поздно! Дверь была закрыта.

Я перепугался до смерти.

Кто бы ни закрыл, думал я, мне надо войти. Надо позвонить.

Я бы хотел, чтобы звонок прозвенел как можно тише. Может быть, отец и не услышал бы, и я как-нибудь незаметно добрался бы до нашей комнаты.

Сперва я притронулся к нему так слабо, что он вообще не подал голоса. Потом нажал чуть сильнее. Но он по-прежнему молчал, ни звука. Я затаил дыхание и попробовал снова. Нажал так слабо, как только можно нажать. О, ужас, он сразу же закричал вовсю! После этого я немедленно услыхал голос двери из кабинета, как ее обычно открывал-закрывал отец. А потом — и его шаги. Всё бесполезно… Он сам открыл мне дверь. И раздраженно спросил:

— Где ты был?

Я весь сжался.

— Только спустился… ненадолго…

— Не знаешь разве, когда мы спим, нечего шататься!

Я молчал.

— Мало тебе того, что получил за обедом?

Я поспешил вон через кухню, вон с его глаз. Он, слышал я, вернулся к себе в кабинет. Кажется, думал я, он ни о чем не подозревает, и дверь захлопнул не он. С облегчением, поспешно достал я перевод Библии. И громким голосом завел: вначале сотворил Бог небо и землю…

Пусть слышит у себя в кабинете отец, что я учу, что я учу про Бога так, как он желает!

Но только я начал, входит отец.

— Иди-ка сюда, — говорит он.

Я стою перед ним, предчувствуя беду.

Он смотрит на меня пронзительно своими серо-стальными глазами.

— Ты ходил наверх к Вюрцу?

Я хотел солгать, но было поздно. Я покраснел. И он тут же это заметил.

— Значит, ходил. — И крикнул: — Немедленно скажи, зачем!

Мать, в соседней комнате, слышала всё, но, опасаясь новых волнений, не хотела выходить. Она позвала:

— Отец, иди сюда!

Мой отец не вошел к ней. Он остался стоять в дверях и сказал с раздражением:

— Видишь? Я ведь тебе говорил, что этот ребенок лжет!

Мать тоже подошла к двери. Мягким тоном, но все же с сердцем она сказала:

— Оставь его. Пусть сходит с ума, как хочет, мы больше с ним возиться не станем, все равно он плохо кончит! Иди сюда, и закрой дверь!

Но отец еще постоял какое-то время, не поддаваясь уговорам.

— Если не хочешь слушать, — сказал он моей матери, — оставайся в своей комнате! Оставайся! Но дальше так с этим ребенком идти не может, надо отучить его от вранья!

И он захлопнул дверь.

Потом встал передо мною с угрожающим видом:

— Что ты ему сказал там, наверху?

Я ответил угрюмо:

— Чтобы он меня не выдавал.

— А что ты ему говорил в школе?

— Только спросил, где Бог. И почему он не являлся нам тоже.

— Значит, — сказал он, — я был прав, что ты уже и в школе нагличал.

Я упорно защищался:

— Я не знал, что это наглость.

— Ах вот как! Не знал, что сыну священника не позволено задавать в школе такие вопросы? Позволено или не позволено? Не знаешь? Ты смеешь уверять, будто не знаешь?

Тут мать все-таки вошла. А отец продолжал:

— Где Бог? И почему он не является? Это что, твое дело? Ну, я тебе покажу!

И повернулся к матери.

Мать заломила руки.

— Ты хочешь поставить твоего отца в совершенно невозможное положение? Ты не думаешь о том, что скажут люди, когда узнают? Узнают, что наш сын, сын священнослужителя, спрашивает такие вещи? Ты не боишься, что дети всё расскажут дома? Хочешь покрыть нас стыдом, позором? Хочешь лишить нас куска хлеба? Хочешь погубить всю нашу жизнь? Тогда уж лучше, чтоб отец убил тебя своими руками! Я сама это скажу!