Янтарная сакма - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Дегтярев cтр.№ 83

— От всех? — поморщился великий князь.

— От всех. Там, в тех грамотах, явно прописано, сколько человек он вылечил, скольким князьям жизнь продлил, кого омолодил.

— Башку твою на пенёк! — заорал великий князь. — И как то лекарство называется?

— Мумий! — ответил Шуйский за Радагора и захохотал в голос.

— Ка-а-ак? — удивился великий князь.

— Мумий, — повторил Радагор и тоже хмыкнул.

Великий князь осторожно концом кинжала пододвинул поближе коробочку чёрного дерева, исполненную в виде махонького ларчика с крышечкой, откидывающейся вверх. Под крышечкой серел, отливая нехорошей желтизной, порошок. Пах тот порошок мышами и лечебными травами, если их подвесить в мышиный подвал.

— Они, великий князь, недавно затеяли большой гешефт. В нашем Великом Некрополе, в Египте, хозяйничают сейчас арабы. Так вот, покупают жиды у арабов забальзамированные тела давно усопших людей, потом эти сушёные тела перетирают на зернотёрке, потом ещё толкут пестом в ступе. И вот — готово лекарство! Про мумий, про засохших покойников, ты, верно, слыхал, это нынче как бы таинство, вот и пользуются теперь жиды тем таинством.

Великий князь глянул на Шуйского.

— Тут ты решай, великий государь, — отнекнулся Шуйский. — Я не могу. Я, видишь ли ты, куплен имями за три бочонка золота, что помогу обрести свободу жиду Схарии. Так что... ты меня, сволочного твоего предателя, теперь не слушай...

Тут не выдержал, расхохотался и великий князь. Вчера вечером они с Радагором видели и слышали, как прощелыга Шуйский торговался с «купцами» за жизнь пленника Схарии.

— Я, — орал Шуйский, — после такого предательства жить на Москве не смогу! Боюсь! Везите меня в свои земли! И чтобы там мне дом был большой и поместья, и десять тысяч крестьян!

Шуйский вместе с Радагором давно уже тайком взвесили те бочонки. Там оказалось почти четыреста фунтов золотой монетой. Если, конечно, чистой... Шуйского бы после спасения Схарии как человека многознающего и много имеющего жиды зарезали бы сразу за московской заставой. Золото — не такой товар, который отдают навсегда. Хоть бы и за жизнь Покровителя левой руки Навигатора Сионского Приората Сандро Филипепи ^[97].

* * *

Похудевшая в дальнем монастыре Софья выпила уже третий бокал фряжского ^[98] вина, и её потянуло слегка поругать родного мужа. За плохое житьё, за муки в лесном Горицком монастыре.

— Иван! — грозно заговорила Софья.

— Всё! Всё, до завтра у нас с тобой — всё! — заторопился Иван Васильевич. — Иди отдыхать! У нас тут сейчас военные дела начинаются!

Здоровенные гридни из внутренней палатной обслуги аккуратно вывели из залы и государыню Софью, и Василия-Соправителя. Радагор и Мишка Шуйский по голосу великого государя почуяли, что в нём загорается вятское бешенство.

— Вроде всё я сделал, всё предусмотрел, — густо заговорил великий князь. — Ан на душе склизкие жабы притулились. Холодно на душе-то... Никогда на Руси такого не случалось — идти войной аж на четыре города разом. Выдюжим ли, управимся ли?

Радагор начал свой утешительный сказ, как обычно сухой цифирью:

— Управимся, великий государь. Ты на этот год отменил натуральный оброк с пахотных людей, значит, простым людям военный поход станет в радость. Народ хлебом твоё войско не обидит. Полки ты одел-обул, двадцать новых пушек вводишь в дело... Да и древние русские города нас заждались... И люди тамошние тебе в подмогу встанут...

Иван Васильевич отмахнулся:

— Не то говоришь, книжник! По писаному говоришь... Не то... Душа у меня почто ноет? А, видать, душа моя старую сказку вспомнила: «Пойди туда, не знаю куда, добудь то, не знаю что...». Я-то всё вижу так, как это было бы двадцать лет назад. А в нашем мире всё изменилось! Какие-то безродные, безземельные шишиги расползлись по земле, как блохи собачьи, и правят целыми королевствами... Моего ближнего конюшего запросто купили.

Шуйский было «мекнул» — да получил от Ивана Васильевича затрещину по затылку.

— А выжига и вор кличет себя «папой римским» и командует мне почти с того края Земли мою веру поменять... Послал я караван людей с грошовым товаром в неизведанные земли и жду от них гору золота. Тоже с присказкой «Неси то, не знаю что...». Эх, я балда, да балдой бы меня! По моей лысой башке! Да раз десять!

Шуйский тут не выдержал, опрокинул в себя кубок с вином, пару раз кашлянул. Потом по углам пировальной палаты, сначала тихо, потом громче, громче, потом завиваясь к потолку, потом рванувшись через открытые окна во двор, завертелась, заиграла песня:

Тут, сразу в полный голос, вступил в песню и Иван Васильевич:

Поход русского купеческого каравана на юг, по левому берегу реки Иртыш, да в зимнее время, получился совсем чёрным.

Сначала от Атбасара строго на север по широченной сакме, натоптанной за тысячу лет, пошли ходко. Под ногами хлюпала только редкая грязь. Да и дерева для костров хватало. А вот на древней горной возвышенности Кокше-Тау, разрушенной солнцем, ветрами и временем, Караван-баши велел поворачивать на восток:

— На этих камнях мы следа не оставим.

Повернули на восток. И сразу попали на старый, давно нехоженый путь.

— Солончак сожрал хорошую дорогу, — пояснил Караван-баши. — Но нам по ней надо идти. Другого пути нет.

Куда денешься? Так, по подмерзающему солончаку, шли десять дней! Верблюды шагали хорошо, без заминок, а вот кони... Кони стали упрямиться. Им каждый вечер требовалась хорошая вода, то есть чистая, несолёная. А где её взять, когда кругом одни солёные и гиблые озёра? Проня орал:

— Загубим конематок, какого лешего нам тогда идти дальше? — орал, а сам бегал с кожаными вёдрами по окрестностям, искал пресную воду. И ведь находил! Её от росы да от первых снежинок, да если искать с умом, достаточно собиралось в подмерзающих канавках и ложбинках.

Степь стала показывать свой норов, когда, по словам Караван-баши, оставалось четыре перехода до края соснового леса. Тот лес уходил к Алтайским горам, переваливал через них, и уже совсем к северу перерастал в тайгу.