На то подлое известие шляхта заорала вразнобой, но матерно. Много шляхетских судеб и ожиданий поломал только что этот клятый государь Московский! Чтоб ему собственной бородой подавиться!
Пан гетман Острожский, читавший, согласно сану, то королевское письмо, на ор толпы вынул свой турецкий пистоль и пальнул в потолок. Шляхта угомонилась, стала стряхивать известь, осыпавшуюся с потолка. Пан гетман читал далее, что король Александр начертал особым, отдельным листом указа: «Велю в Смоленске оставить гарнизон в тысячу пехоты да двадцать пушек. Остальным войскам велю начать полное передвижение по старой белорусской дороге, от города Смоленска на город Витебск и далее, приняв пополнение, идти на город Псков, на соединение с полками немецкими и шведскими. Там состоится большой военный, совет, где будет в нашу пользу решена судьба русских торговых городов. На август месяц, когда уберут хлеба, назначено генеральное сражение за возврат под нашу руку городов Псков, Нарва, Великий Новгород».
Шляхетство, до того чуть не плакавшее, тут же развеселилось. По себе знало: если пойти соединяться с немцами да шведами, получится та же драка, как междуусобица на сейме. Там, на севере, они поднимут между собой обязательную резню, ведь и немцы, и шведы тоже не прочь сами войти в города Нарва, Псков и Новгород. При таком раскладе разгорится меж тремя государствами нешутейная война. За каждый город начнётся вселенская бойня! ...Уууу! Хэйя!
Только отпрыск древнего шляхетского рода, имеющий в подвалах гору денег, чтобы купить ещё одну Польшу, князь Гандамир, отпрыск рода Гедиминовичей, сообразил, что власть на Руси теперь прочная, раз Соправителем Ивана Третьего венчан его старший сын, хоть и от второй жены, но ведь старший! На Русь московскую села теперь крепкая династия. Этакую династийную ветвь надо на корню отсекать! Гандамир потому и орал в голос, желая вразумить пьяную шляхту:
— Разве Московия — государство? Сегодня один правит, завтра другой! Что тамошний Ивашка похочет, то и творит! Да и не он творит, что похочет, а баба его! А пошли, Панове, возведём на Москве, своего короля, меня там установим в короли! Да установим там сейм! И пусть тот сейм отдаст мне в жёны ту Софью Византийскую! Вот я ей...
Пан Заболоцкий кивнул мятущемуся без выпивки личному охраннику. Тот подошёл ко князю Гандамиру, нагнулся, зло шепнул в ухо, чтобы замолчал. Пан Заболоцкий поднялся без кубка в руке. Злой, дёрганый.
— Панове! — мрачно сказал пан Заболоцкий, голос его прокатился по залу плотно и гулко. — Проше Панове помнить одно русское свойство. Сначала в чужие земли приходят русские монахи... Опосля, за монахами приходят пашенные русские мужики... Ну а потом приходят тоже русские люди, но уже с копьями, ножами и пушками. И земля та становится русской!
— Это так! — выкрикнул весело некий пан Смирницкий. — Сибирь точно таким способом русские под себя взяли!
Не обращая внимания на выкрик пьяного дурака, пан Заболоцкий мысль закончил:
— А потому смеха по поводу королевского указа — идти нынче на соединение со шведами и немцами — я не потерплю. Если не отбить к себе Новгород и Псков, хоть и совместно с чужим войском, можно и своё государство потерять...
В зале как стояла тишина, так и осталась. Сообразили, видать, шляхтичи, куда военное дело этого лета поворачивается. Но всё же, ох как неохота совместно воевать! У шведов, у немцев, у тех — дисциплина! Палочная строгость, а не буйная радость станет командовать в той войне!
Пан Заболоцкий тут же пошёл к выходу. Только он скрылся за дверью, как в зале заорали и зазвенели посудой. Пан Смирницкий, старший писарь киевского гетмана Острожского, силой усадил на скамью рядом с собой снова разоравшегося пана Гандамира. Шепнул ему на ухо:
— Зачем тебе, пан Гандамир, холодная да грязная Новгородчина? Давай летом, пока войны вести не указано, нападём на левобережную Украину, а? Казаки с того краю, я их план верно выпытал, нынешним летом отойдут на море Каспий, чтобы шарпать прибрежных жидов. Так что у нас, на левом берегу Дона, не война выйдет, а прогулка. Там государей нет, а земли там! Ой-ей!
— Пойдём! — орал пан Гандамир. — Клятву даю!
Это согласие Гандамира — идти летом сильным конным войском на левобережную Украину — пьяный пан Смирницкий той же ночью, по уговору, обменял чернобородому человеку на три золотых венгерских дублона. Чернобородый Варнаварец легко вскочил на коня и скрылся в узких улочках старого Смоленска.
По линии Смоленск — Белгород основную ударную силу составляли польские драгуны Гандамира. Если их, почти три тысячи конных, отманить за реку Дон, да устроить стычку с казаками, три года станут воевать за Доном радзивилловские драгуны. А на Смоленск и Белгород русским войскам путь откроется. Прямой путь...
* * *
Выждав ровно четыре дня, дьяк Иван Иванович Телешев внезапно запросил приёма у короля Александра.
У того как раз сидели в малой зале саксонские и немецкие полковники, выпивали, мерились полками да ружьями, спорили... Дьяк не поклоняясь подошёл к столу и положил перед королём огромный бранный лист. Внизу добротно читались подписи: «Великий государь всея Руси и великий московский князь Иван Васильевич Третий», а чуть ниже: «Соправитель и Великий государь всея Руси и великий князь Московский Василий Иванович Третий».
— Это что ты нам принёс, сволочь? — спросил немецкий полковник.
— Объявление войны, — по-немецки ответил дьяк Иван Иванович Телешев. Он знал пять языков, его языками не пугай.
— Через месяц я точно поставлю храм дочери Ивана Васильевича, моей жене...— не поднимая глаз от громадного листа, пролепетал король Александр.
— Через месяц половина земель Польши и Литвы будут нашими, — ответил дьяк Телешев и вышел из зала свободным шагом.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Великий князь Московский ещё раз просмотрел переводные листы тех бумаг, которые ему передали от имени купца из земли франков с именем Мишель де Круаз. Тот сидел нынче, как рак под мостом, под горницей Схарии.
Писал ему, великому московскому князю, рекомендательную грамоту франкский герцог де ла Сонье, писал благословление кардинал Испании Марк Антоний, имелось снисходительное письмо от Царя трёх Индий и одновременно пресвитера Иоанна.
— Ну? — спросил Иван Васильевич.
— Нет таких людей, великий государь, — ответил Радагор, быстро проглядевши длинное письмо, написанное латиницей. — Хоть мне кол на голове теши. Нет и не было в мире тех людей, что будто бы писали тебе эти письма.
— А печати? А подписи, а имена, что здесь упомянуты?
— Печати тебе, великий государь, кузнец твой, сириец, выльет хоть египетские. Подписи нужные я поставлю...
— Ладно! — князю чего-то недужилось, что-то зацепилось прямо под сердцем, дышать тяжко. — А что за лекарство этот купец привёз на продажу?
— Лекарство от всех болезней, — совершенно строго ответил Радагор.