– Позвольте, госпожа, я насыплю в вашу чашку этот белый песок! – отважился обратиться к ней Жан. – С ним напиток становится очень вкусным! Попробуйте!
Конечно же, Изабелла хотела попробовать. Кроме того, парень вел себя очень достойно. Даром, что простолюдин. Она благосклонно наклонила голову. Спустя несколько минут Жан уже сидел на полу у ног своей госпожи и с благоговением наблюдал, как она маленькими глотками осторожно пьет сладкий чай, держа фаянсовую чашку двумя руками.
«Готовый сюжет для пасторальной сценки, – подумал Никита. – У меня, кажется, есть похожая парочка на одной гравюре. Надо утром посмотреть».
Недоверчивый Крикс отказался пробовать подозрительное питье.
– Я не знаю, из какой травы варили это зелье, – поделился он сомнениями с Бонной. – Когда мне надо взбодриться, я пью вино, разбавленное водой. Если мне нужен покой, я пью настой из мяты. А всякую незнакомую дрянь я пить не буду. И тебе не советую.
Оказалось, Бонна была не прочь пофлиртовать с интересным мужчиной. Она скосила глаза на Крикса и демонстративно сделала глоток чаю.
– А мне нравится! – с вызовом сказала она.
Не допускающим возражений жестом Крикс отобрал у нее чашку.
– Лучше попробуй эти штуки из сладкого теста. Вот они и правда вкусные, – сказал он и поднес печенье к ее рту.
Бонна выстрелила в него лукавым взглядом и откусила кусочек, продемонстрировав идеально ровные зубки. Потом откусила еще раз, опасно приблизив губы к пальцам римского солдата.
Могучая грудь Крикса вздымалась и опадала, как океанская волна. Судя по его пылающему взгляду, честь Бонны была под серьезной угрозой.
Никите стало обидно – эта женщина, не задумываясь, отдала за него свою жизнь, но при удобном случае принимала ухаживания первого встречного.
«Интересно, Оля ведет себя так же, когда меня нет рядом?» – мелькнула ревнивая мысль.
– Генриетта, остановись, детка! – ласково произнесла Бланка. – Ты уже и так съела слишком много.
Девочка прервала очередную вылазку за печеньем и вопросительно посмотрела на Деда. Тот погладил ее по кудрявым волосам.
– Мне ничего для тебя не жалко, Генриетта. Но тетя Бланка права –лучше остановиться. Однажды моя дочь объелась пудингом, и ей стало так плохо, что пришлось позвать врача. Ты же не хочешь заболеть?
– А как зовут твою дочь? – спросила Генриетта, пропустив мимо ушей воспитательную часть беседы.
– Ее зовут Энн, она младшая. А еще у меня есть старшая дочь, ее зовут Джулия. Только теперь они обе совсем взрослые, как тетя Бланка и тетя Бонна, – ответил Дед.
Генриетта задумалась. В ее голове не укладывалось – разве дети могут быть такими старыми, как эти тети?
– А почему ты сказал, что тебе не повезло с детьми? – вдруг спросила Бланка. – Твои дочери рано умерли?
– Нет, они живы и, надеюсь, здоровы, – произнес Дед. – Но я очень давно их не видел.
– Мужья не разрешают им тебя навещать? – выдвинула новое предположение простодушная женщина.
– Они обе не замужем, – покачал головой старик. – Дело не в этом.
Лицо Бланки прояснилось. У нее оставался последний вариант из перечня возможных.
– Так значит, твои дочери в монастыре?! А почему ты сам не навестишь их? Разве это запрещено?
Лицо Эдварда страдальчески сморщилось. Его печаль была стара как мир. Любой мог бы припомнить знакомые семьи, в которых дети начинали делить наследство еще при жизни родителей.
– Религия здесь ни при чем. Просто мои дети не любят меня, мадам Бланка, – горько признался старик. – Иногда мне кажется, что я проклят. Возможно, все дело в обстоятельствах моего рождения…
На этих словах Никита навострил уши. Дед уже как-то намекал на тайну, связанную с его появлением на свет, но рассказывать подробности в тот раз отказался.
– А что это за обстоятельства, Эдвард? – вкрадчиво спросил Никита.
Все разом умолкли и повернулись на его голос.
Дед насупился:
– Я никогда никому об этом не рассказывал.
Теперь вся компания развернулась в его сторону.
– Может быть, пришло время поделиться? – мягко настаивал Никита. – Расскажешь, и станет легче. Иногда, чтобы избавиться от проблемы, надо проговорить ее вслух. Вдруг вместе с нами ты увидишь ситуацию другими глазами?
Неожиданно подала голос Бланка.
Она сформулировала мысль Никиты на свой лад:
– Твоя душа страдает в этом грешном мире, добрый человек. Очисти ее от горечи, открой для смирения, и ты обретешь покой.
Жан, Изабелла и Бонна перекрестились. В словах Бланки прозвучало такое искреннее сострадание, что, несмотря на явный духовный подтекст ее призыва, безбожник Эдвард сдался.
– Когда я был ребенком, – с трудом начал он, – мать относилась ко мне безразлично, старший брат издевался надо мной, а человек, которого я называл отцом, откровенно меня ненавидел. Я искал причину в себе, но как бы хорошо я себя ни вел, как бы старательно ни учился, ничего не менялось. Я повзрослел – и стал платить своей семье той же монетой. Самыми близкими мне людьми стали тетя Агата, сестра матери, и ее муж, дядя Джон. Они жалели меня. Только рядом с ними я чувствовал, что меня кто-то любит.
Гости примолкли. В полной тишине голос Эдварда звучал немного театрально, как будто он читал отрывок из пьесы.
– Только благодаря поддержке тети и дяди я смог окончить университет. Они давали мне кров, кормили и одевали. Я приносил им все скромные деньги, которые зарабатывал, и вдобавок помогал дяде Джону в пекарне, но, кажется, никогда не смог бы сделать достаточно, чтобы отблагодарить за их доброту.
Сидя на полу, Жан поглядывал то на Изабеллу, то на мать. Их повернутые к Эдварду лица были грустны. Никита не взялся бы определить, чему больше сочувствовал парень: то ли семейной драме Деда, то ли переживаниям этих женщин, которые были ему, каждая по своему, небезразличны.
– Я не слишком много знал о жизни родителей, потому что они почти не разговаривали со мной. – Взгляд старика устремился в пространство. – О боевом ранении отца мне стало известно просто потому, что последствия давней контузии время от времени давали о себе знать. Он был ранен во время Второй мировой войны.
Упоминание о неизвестной ему войне заинтересовало Крикса. Он отвлекся от созерцания вдохновляющего бюста Бонны и стал внимательно прислушиваться к тому, о чем говорил старик.
– Отцу приходилось ежегодно проходить обследование и принимать лекарства. Однажды, уже в конце школы, мне случайно попались на глаза его медицинские документы. Там была указана точная дата ранения и дано описание лечения, которое он получил в госпитале. И вдруг меня осенила мысль, что в тот момент, когда я был зачат, отец никак не мог находиться дома: он был либо на фронте, либо в тяжелом состоянии на больничной койке.