Записки Обыкновенной Говорящей Лошади - читать онлайн книгу. Автор: Людмила Черная cтр.№ 118

Наверное, он прав: что-то от простоты нравов и отсутствия субординации сохранилось еще со времен революции 1917 года. Светлана Аллилуева, разойдясь с Гришей Морозом (переименовавшимся в Морозова) и выйдя замуж за сына Жданова, уже с дочуркой от Жданова приходила за сыном, переименованным тоже в Жданова. Шла пешком в Староконюшенный из Дома правительства.

Школа в Староконюшенном визуально мне очень нравилась: огромный вестибюль. Мрамор. Высокие потолки.

Правда, когда я пришла туда в первый раз – Алик еще занимался с учительницей дома, – и увидела первоклашек, мое сердце сжалось.

Представьте себе, что по широкой пологой лестнице гуськом, в один ряд, затылок в затылок, строго по росту – впереди самые маленькие – сходят наголо бритые ребятишки. И притом в гробовой тишине и в одинаковых черных гимнастерках, в черных длинных брюках и черных башмаках. Форму для школьников, по образцу дореволюционной гимназии, ввели в СССР, по-моему, спустя два-три года, но эта опытно-показательная школа уже обрядила своих мальчиков почти в эсэсовский наряд. Не хватало только «рун».

Класс как-никак первый, детям лет семь, а то и шесть. И посему возглавлял шествие маленький толстенький карапузик. Подойдя ближе, я увидела, что он идет как-то неуверенно. Глаза у него слипались. Бедняга спал на ходу…

Конечно, я предпочла бы, чтобы первоклашки не шли строем, а сбегали по лестнице, норовя съехать по широким перилам… В моих двух школах нравы были не такие строгие, хотя я училась в довольно-таки страшные 1920–1930-е годы.

В этой школе сын пробыл всего год. Как сказано, во всем Советском Союзе ввели раздельное обучение. И бывшую Медведевскую гимназию сделали женской.

Теперь понимаю, что без политики не обошлось. Видимо, умным дядям из Министерства образования захотелось изгнать призраки Сталина – Жданова из этой школы, в которой, наверное, училось много деток из Дома на набережной и из других номенклатурных домов. Но заметим, что главная затея Сталина – возврат к старой, дореволюционной гимназии – осталась нетронутой. Раздельное обучение, форма, муштра. И что уж тут удивляться, что ныне хотят ввести в школах уроки закона Божьего. Все к этому шло…

Но тут я отклонилась от темы.

Вторая школа Алика находилась в Гагаринском переулке, то есть в том же микрорайоне, что и первая. Но она была явно попроще. И помещалась в типовом здании – по воле Сталина их после войны понастроили во всей Москве. Однако ребята там были в основном такие же, как и в бывшей Медведевской гимназии. Ведь и Гагаринский, и Староконюшенный – недалеко от Арбата… А в районе Арбата еще жили в ту пору старые москвичи. Большие квартиры у них отобрали, но кое-кому по одной комнате все же оставили. У многих из них появились внуки – школьники.

В этой школе Алик сделал открытие, которым поделился со мной.

– Знаешь, мама, почему нас стригут наголо?

– Не знаю, – призналась я чистосердечно.

– Чтобы в волосах не заводилась моль.

Алик часто слышал мои и бабушкины причитания: «Не дай бог, моль заведется…»

* * *

…Сталин умер, но в советской педагогике ничего не изменилось. Зато мы переехали из Большого Власьевского на Цветной бульвар, из одной коммуналки в другую – еще худшую, и мой ребенок перешел в школу, где учился его двоюродный брат Лева Меламид. В один с ним класс.

Прихожу однажды за Аликом. Их классная руководительница выстроила пятиклашек на линейку. Дети орут, прыгают, толкают друг друга. Двенадцать-тринадцать лет – самый трудновоспитуемый возраст. Учительница, миловидная молодая дамочка, надрывается:

– Замолчите, хулиганье! Вызову родителей. Зачинщиков исключу с волчьим билетом. Гады!

Заметила меня, говорит со страстной убежденностью:

– Это не дети, а негодяи.

– Все? – растерянно спрашиваю я.

– Все! Я бы их убила… – смотрит на меня с сомнением. – Я не имею в виду вашего…

Что мне ей ответить? В пединститут шли «с горя», если боялись, что никуда больше не попадут. Зарплата жалкая, перспектив никаких. А чтобы стать настоящим педагогом, надо иметь призвание, талант.

Запомнила еще один разговор. На сей раз с директором той же школы. Набралась храбрости, пошла просить, чтобы в шестом классе разрешили Алику и Леве не брить голову наголо. Обучение уже не раздельное, совместное. История с «молью» звучит как-то странно, ведь девочки с косичками. И вообще, какого дьявола? 1957 год, XX съезд уже прошел. Сквознячок свободы гуляет по Москве. Только школа застыла, заледенела.

Долго убеждаю директора, что волосы на голове его учеников не поколеблют устои (тут я ошиблась – судя по следующим поколениям, поколебали!). Говорю, что лысые дети уродливы. Утверждаю, что советская школа не казарма. Пытаюсь льстить ему: «Вы как здравомыслящий человек…» Угрожаю тем, что пожалуюсь (куда?), намекаю, что имею какие-то связи. Все напрасно. На лице директора не отражается ни чувств, ни мыслей. Оно безмятежно как бревно. Отвечает на все мои уговоры одной фразой: «Не положено».

Я бьюсь долго, понимаю, что он вот-вот выставит меня из своего кабинета.

Наконец иду к двери. И уже на пороге бросаю со злобой:

– А в армии новобранцев, между прочим, перестали стричь под ноль (наголо), – опешив от такой своей импровизации, открываю дверь. Но тут вдруг слышу тусклый голос директора:

– Вы это точно знаете насчет армии?

– Совершенно точно, – отвечаю я мгновенно. А про себя думаю: «Откуда мне знать про твою армию, дубина».

Директор говорит:

– Можете постричь Меламедов (фамилию Меламид каждый переиначивает по-своему) под бокс.

Разрешил оставить челку, проносится у меня в мозгу. Почему? А потому, что в его представлении, школа – та же казарма, но для малолетних…

А между тем уже почти оттепель. Готовится первый фестиваль молодежи, первая ласточка открытого общества, о котором еще совсем недавно никто не смел и мечтать. В газетах пишут, что к нам приедут девушки и юноши со всего мира, и наша молодежь и молодежь из разных стран будут вместе веселиться.

По какому-то случаю я встретилась с матерью одного из соучеников Алика и Левы. Это была благообразная молодая женщина, на вид вполне цивилизованная.

Разговор зашел о том, как наши мальчики проведут лето. Она сказала: «Своего я отправлю под Курск».

– Почему так далеко? Ведь будет фестиваль. Пусть в эти дни погуляет по Москве, посмотрит на народ.

Женщина всплеснула руками:

– Именно потому я и посылаю своего Васю (Ваню?) так далеко, – она сжала губы. – Жалею ребенка.

– Но ведь ему в Москве будет интересно.

– А уколы?

– Какие уколы?

– Приедут американцы, они будут делать советским детям уколы.

– Боже мой! Зачем?