Записки Обыкновенной Говорящей Лошади - читать онлайн книгу. Автор: Людмила Черная cтр.№ 119

– Как зачем? Завидуют нам…

Потом я узнала, что эта женщина – жена не то майора, не то капитана – жила с мужем и ребенком в полуподвале в одной комнате. Но была, видимо, уверена, что американский народ готов из зависти отравить ее сынишку.

И еще: много лет спустя я слышала, что вся хрущевская смута пошла от того молодежного фестиваля. Хотя Москву крепко-накрепко закрыли: поездов в столицу не пускали. Всех подозрительных (без прописки) выслали, остальных специально проинструктировали. Все равно в дни фестиваля американские парни ходили в обнимку с русскими девушками в Нескучном саду, а русские парни целовались с англичанками в Сокольниках.

…Последняя школа Алика на Ленинском проспекте оказалась самой подлой. Ленинский проспект – новая с иголочки улица, нравы – старые… Сын в этой школе проучился не то два года, не то полтора – там ему дали аттестат зрелости, «путевку в жизнь», как тогда говорили. Такси – «зеленый огонек», передачи на телевидении – «Голубой огонек». «Путевка в жизнь» – в том же приторно-мещанском ряду.

Со школой на Ленинском у меня связано несколько воспоминаний.

Эпизод первый.

Алик в девятом, предпоследнем, классе… Иду на родительское собрание. Поджав губы, классная руководительница, преподаватель биологии, говорит мне:

– А вы не уходите после собрания. Я вашим сыном недовольна. Очень разболтан, плохая успеваемость. Надо побеседовать.

Ошельмовала при всех…

Жду конца собрания. Мучительная процедура: учительница читает отметки вслух. Кого-то хвалит, моего Алика ругает. Вроде все… Но классную руководительницу обступили мамаши и папаши отличников. Я пережидаю в сторонке. Помаленьку счастливые родители отваливают, но еще не все ушли. Какая-то настырная мама требует у учительницы классный журнал: хочет сверить отметки, которые дочь-отличница приносит в дневнике, с отметками в классном журнале. Дневник дети передают родителям на подпись.

– Зачем? – непроизвольно вырывается у меня. – Зачем сверять?

Мамаша возмущена:

– Как зачем? А вдруг у нее не все пятерки? Вдруг получила тройку, подчистила дневник, переделала на пятерку.

– Боже, какой ужас. Ваша дочь – лгунья?

Всеобщее негодование! Почему лгунья? Просто за НИМИ нужен глаз да глаз. ИХ надо проверять, чтобы неповадно было… Родители и учительница наступают единым фронтом. Каждый рассказывает о том, что какая-то с виду тишайшая девочка или образцовый мальчик чуть ли не состояли в бандитской шайке… И родители выследили и сообщили куда следует. Сталин умер уже лет восемь назад, а сталинская психология осталась. Точно по формуле: «Ленин умер, но дело его живет».

– Мой сын меня не обманывает, – говорю я. – И неужели вы призываете доносить на собственных детей?..

Саркастический смех: «Не обманывает, держи карман шире», и: «Если потребуется, то и донесем»…

Эпизод второй, на сей раз почти трагический.

Перед экзаменами на аттестат зрелости Алик сообщил, что его к этим самым экзаменам не допустят. А стало быть, закроют путь к высшему образованию.

Не допустят к экзаменам сына из-за того, что у него две двойки: по физкультуре и по литературе.

Но тут я уж и вовсе ничего не понимаю. Ну, пусть двойка по математике, по физике. Мальчик явный гуманитарий… Но физкультура и литература? Начинаю почему-то с физкультуры.

– Но ты же ловкий мальчик. Хорошо прыгаешь. Бегаешь. Плаваешь. Катаешься на велосипеде. На лыжах…

– Тапочки, – мрачно говорит сын. – Не приносил тапочек…

Мчусь в школу, вступаю в конфликт, что мне глубоко чуждо – ненавижу конфликты. Особенно с официальными инстанциями. А школа для меня – важная инстанция. И я ее боюсь. Сперва иду к учителю литературы. Приятный долговязый человек, на вид лет тридцати пяти. Фамилия еврейская – сразу смекаю: после института не смог никуда устроиться, кроме школы. Ведь в послевоенное время для евреев было введено нечто вроде процентной нормы, и никто долго не мог понять, надо ли ее отменять.

Говорю учителю:

– Я профессиональный литератор. У меня есть имя. Но я не знаю и десятой доли того, что знает мой сын… Да, бывает, что подростки начитаны, помнят наизусть сотни стихов, но пишут с ошибками… Вы когда-нибудь нашли у сына хоть одну ошибку?

Учителю неловко. Алик действительно может часами читать стихи, великолепно знает литературу и пишет притом абсолютно грамотно. Защищаясь, учитель проговаривается: директриса требует, чтобы тетради были в порядке. И это главное. А Алик систематически теряет тетради.

Иду к директрисе, дрожу от страха. Отвратительная совковая баба. Говорит гадости о моем сыне, унижает. Но я огрызаюсь.

– Нет, я с вами не согласна. Нет, нет и нет. Он способный, замечательный мальчик. И я вам не позволю… – хотя знаю, что позволю…

В конце концов, Алика допускают к экзаменам. Он их сдает прекрасно. И у него не такой уж плохой аттестат.

«Слава богу, отбила», – думаю я со злорадством.

Но тут выясняется, что для поступления в институт необходима школьная характеристика. Без характеристики не принимают документов… Мерзкая баба, директриса, сочиняет такую характеристику, с какой никуда не поступишь.

К счастью, сын идет в художественный институт, в Строгановку. Там надо сдать четыре экзамена по специальности: первый и второй – рисунок, третий – живопись, четвертый – композиция… И только потом идут общеобразовательные предметы. Подозреваю, что в Строгановке характеристик из школы вообще не читали…

Но сколько волнений, бессонных ночей.

…Нет, я отнюдь не оправдываю свое детище. Мог бы учиться и получше. И приносить на уроки тетради. Больше того, и мне следовало быть поумнее: приучить ребенка к порядку и, вместо того чтобы сообщать всем встречным и поперечным, что я не Песталоцци и не Ушинский, прочитать умные книжки известных педагогов. И уж во всяком случае – больше заниматься школьными делами единственного сына.

Да, конечно, я понимаю, что подростком трудно быть в любое время, в любой стране и при любом строе.

Подозреваю также, что трудно учиться повсюду, будь то обычная школа или лицей для избранных, ПТУ, фабзауч или пансион для благородных девиц.

Наверное, каждый взрослый хоть раз в жизни видел сон: он стоит у доски с мелом в руке и все забыл. Не может ответить ни на один вопрос. В голове неотвязная мысль: «Я ведь это прекрасно знал, но теперь никогда не вспомню».

Все это я говорю несмотря на то, что и в своих двух школах, и в институте была круглой отличницей…

Тем не менее с полной ответственностью утверждаю, что советская школа после войны, то есть в 1940–1950-х годах, даже в Москве была особенно репрессивной и тяжелой для ребенка. Не верьте нынешним патриотам, которые кричат, что путинские варвары уничтожают лучшее в мире школьное образование.