Ясень стоял, в страшной тревоге вглядываясь во всё сгущающуюся темноту. А вдруг Лёлька пошла к карьерам, оступилась, съехала по песку и не может выбраться? Нет, глупости. Ушла она, по словам бабушки, в восемь. Уже конец сентября, в это время темнеет, не до прогулок по полю и песчаным разработкам. Но если всё-таки представить, что пошла и упала, то выбраться смогла бы. Там дорога, по которой здоровенные грузовики выезжают со дна глубокой ямы. Да и стенки довольно пологие. Во всяком случае, были такими, когда он в детстве с друзьями ездил туда на великах смотреть за работой экскаваторов и купаться в старых, уже наполнившихся водой карьерах. Даже если и скатишься по таким вниз, сильно не пострадаешь.
По лицу текли струйки холодного и надоедливого дождя. Сергей в отчаянии завертел головой и чуть не завыл, не закричал: ну, где же ты, моя хвалёная интуиция, зря, что ли, мама мне всегда о ней твердила?! Он на всякий случай зычно рыкнул несколько раз, чувствуя себя смертельно раненным зверем:
– Лёль-ка-а-а-а! – а вдруг услышит и откликнется?
Ничего. Только собаки залаяли вдалеке. Он бросил велосипед в придорожную, пожухлую уже траву и от полного отчаянья сделал несколько шагов в сторону заброшенных домов, вглядываясь в песок дороги. Но даже Шерлок Холмс ничегошеньки бы не смог прочесть на мокром песке – дождь благополучно вылизал дорогу до абсолютно нечитабельного состояния.
Дурак! Какой же дурак он был! Увёз, спрятал, называется! Куда уж очевиднее: деревня, где живёт любимая бабушка. Любой мало-мальски знающий Лёльку человек о Матрёне Ильиничне слышал, и наверняка в курсе, где она живёт. Если и искать где Лёльку, то здесь в первую очередь… Вот и нашли, и… В голове вертелись такие ужасы, что он лишь нечеловеческим усилием воли отогнал их и ещё походил, прислушиваясь.
Ждать уже было нечего, но почему-то эта нежилая околица, этот отмерший кусок посёлка его не отпускал. Он повернулся снова в сторону фонаря, от которого ушёл уже довольно далеко, и увидел, как что-то блеснуло под дождём на песке. Вяло, будто из него всю душу вынули, подошёл, собрался ковырнуть ногой и замер. Перед ним, сверкая, как бриллиантовая, лежала бирюзовая стрекоза-шпилька, подаренная им накануне Лёльке. Сергей нагнулся, схватил её и сжал в кулаке, жалея, что он не поисковый пёс. Хотя и собака, даже самая умная, как и Шерлок Холмс, впрочем, ничего не нашла бы – дождь, треклятый дождь!
Давайте, интуиция, логика и что там ещё? Действуйте. Он постоял несколько секунд, чувствуя, как в нём будто отключилось всё нанесённое цивилизацией и остались лишь дикие, первобытные инстинкты. Потом глянул ещё раз на стрекозку, сунул её в карман и решительно зашагал в сторону тёмных заброшенных домов.
Их было три. Два – совсем развалюхи, ни окон, ни дверей. Один вблизи оказался ещё вполне крепким, может, и не абсолютно покинутым, а лишь оставленным на время. Ясень с топотом и грохотом обследовал все три и в отчаянии снова вышел на улицу – никого и ничего, что привело бы его к Лёльке. Треснув в бессильной злобе кулаком в стену из брёвен, он огляделся. Дождь уже прекратился, и в рваную дыру в тучах даже выглянула луна, яркая, будто помытая и посматривающая на землю с интересом, изучающе.
Наверное, только поэтому в зарослях старого сада Сергей увидел покосившийся сарай и довольно широкий проход, вытоптанный кем-то в крапиве. Он пошёл по нему, не обращая внимания на мокрую уже до нитки одежду и отвратительное чавканье в мокасинах. Бесполезный плащ мешал, цепляясь за траву и голые то ли из-за осени, то ли от старости ветки яблонь, но некогда было снимать его. И Сергей так и шёл ледоколом, с мокро хлопающими за спиной полами.
Сарай был заперт. Во вбитые в стену по бокам двери скобы кто-то вставил старый ломик. Ясень рванул его, вытащил одним широким резким движением и отбросил в сторону. Дверь раскрылась легко, даже без скрипа. И он шагнул в показавшуюся абсолютной темноту. Шагнул и сразу услышал то ли всхлип, то ли вздох. Кинулся на него, спотыкаясь обо что-то на полу и ругаясь сквозь зубы, больше всего на свете боясь, что услышал он крыс, а не Лёльку, неведомо как оказавшуюся здесь.
Но это была она. Он, уловив звук, доносившийся откуда-то снизу, вспомнил про телефон, вытащил, чуть не вырвав кусок ткани, из кармана, и включил, повернув экран в глубь сарая. Экран был маленький, света давал немного, но и его хватило, чтобы увидеть Лёльку.
Она лежала на полу, связанная, с какой-то грязной тряпкой во рту, примотанной скотчем прямо по коже, по волосам – Ясеню почему-то это сразу бросилось в глаза – и мелко-мелко дрожала. Ему вдруг пришло в голову, что она-то не видит его лица, и он тут же тихо и ласково заговорил:
– Лёлька, это я. Родная моя, не бойся. Сейчас, сейчас я тебе помогу.
Она застонала, и по лицу её тут же потекли слёзы. Зажав телефон зубами, трясущимися руками он захлопал по карманам и достал сувенирный многофункциональный ножичек, привезённый Грушей из Германии. Крошечный, не чета знаменитым швейцарским ножам, синий брелок с ножничками, лезвием, плоскогубцами и штопором. Его было очень удобно носить с собой. И Ясень, в котором, как и во всех мальчишках, выросших ещё в Советском Союзе, была сильна тяга к такого рода вещичкам, раньше совершенно недоступным, пришёл в восторг и прицепил за специальное колечко к ключам. И вот теперь подарок друга пригодился.
Сергей лихо расправился с верёвками и принялся за скотч. От лица и волос он отрывался трудно, больно. Лёлька морщилась и плакала, но не пищала и не вырывалась. Он, нежно дуя на покрасневшую кожу, вытащил вонючую ветошь у неё изо рта и аккуратно, боясь навредить, протёр ладонями её грязное и мокрое от слёз лицо. Она судорожно всхлипнула и уткнулась ему в грудь. Обоим было страшно холодно, Ясеню – от промокшей насквозь одежды, Лёльке – от долгого лежания на ледяном полу. Разминая ей ноги и руки, Сергей потихоньку поднял невесту с пола и негромко сказал:
– Пойдём, пойдём, моя родная, надо домой. Там бабушка с ума сходит.
– Пойдём, – с трудом выговорила она и, шатаясь, пошла за ним, обеими руками держась за него, как маленькая. Они выбрались из сарая. Небо стало ещё чище, и луна, так выручившая их обоих, с интересом смотрела вниз, уже совсем не закрываемая тучами. Лёлька хотела было скорее уйти от места своего заточения. Но Сергей повернулся, нашарил в траве ломик и снова запер сарай.
– Зачем? – чуть слышно спросила Лёлька.
– Я сейчас тебя домой отвезу, а потом сюда вернусь и попробую этих гадов схватить. А ломик вставил, чтобы не спугнуть их сразу, а то издалека увидят, что дверь не заперта, поймут, что здесь кто-то был.
– Логично, – смогла улыбнуться она. Он этого, конечно, не увидел, но почувствовал, нагнулся и поцеловал нежно-нежно.
Они оба почти добрались через крапиву до дома, когда вдруг Сергей замер и придержал её за руку.
– Что? – спросила Ольга, чувствуя, как сердце ухнуло вниз.
– Машина остановилась неподалёку. Ну-ка, давай назад, спрячемся у сарая вон за тем кустом.
Они, стараясь поменьше шуметь, насколько смогли быстро вернулись назад и укрылись за каким-то не облетевшим ещё до конца довольно крупным кустом. Лёлька стояла перед Сергеем, и он тёрся щетинистой щекой о её спутанные пыльные волосы. Пучок растрепался, но из него весело поблёскивали в свете луны бабочка, божья коровка и пчёлка. «Кого-то не хватает, – подумал Ясень, – ах да, стрекозки». Он сунул руку в карман и нащупал её, указавшую ему дорогу к Лёльке, и машинально пересчитал: раз, два, три, четыре… А должно быть пять. Ещё одной не хватает. Да, точно, смешной мушки, похожей на журчалку. Потерялась, видимо, во время этого безобразия. Жалко, надо будет новую купить, чтобы в золотых волосах его Лёльки сидели пять забавных «мошек» и она снова была как весна…