Мировая история - читать онлайн книгу. Автор: Джон Робертс, Одд Уэстад cтр.№ 337

Это общественное явление лежало в основе укреплявшегося контроля над средой обитания человека и совершенствования условий его жизни, что не ускользало из поля зрения обывателя. Оно-то в XIX веке впервые вывело науку на уровень объекта религиозного поклонения – возможно, обожания. К 1914 году образованные европейцы и американцы не видели ничего особенного в обезболивающих средствах, легковых автомобилях, паровой турбине, сверхпрочных и специализированных сталях, самолете, телефоне, беспроводной связи и прочих многочисленных чудесах, не существовавших столетием раньше; они уже коренным образом изменили жизнь человека. Возможно, наиболее распространенными чудесами следует назвать те, что приводились в действие силой дешевой электроэнергии; она уже определяла вид городов, когда электрические трамваи и поезда пришли на службу жителям пригородов, фабрики оборудовались многочисленными электрическими моторами, а в домах зажглось электрическое освещение. Даже численность домашних животных изменилась: из 36 тысяч лошадей, использовавшихся в качестве трамвайной тяги в Великобритании в 1900 году, в 1914-м осталось всего лишь 900 голов.

Конечно же практическое применение науки оставалось прежним. Постоянно с XVII века научная деятельность приносила то или иное наглядное техническое изобретение. Взять для примера хотя бы такие узкие сферы, как баллистика, навигация и картография, а потом перейти к общим сферам сельского хозяйства и нескольким элементарным промышленным производственным процессам. Но только в XIX веке наука начинает играть действительно важную роль в предохранении и изменении общества не только посредством редких поразительных и зрелищных достижений. Химическая отрасль красителей, например, служила обширным полем исследований, и в XIX веке она принесла поразительные новации, которые нашли применение в изготовлении самых разных препаратов, взрывчатых веществ, антисептиков… И это только некоторые из множества изобретений. Все они имели последствия для людей, общества, а также экономики. Новые «быстрые красители» сказались на судьбе миллионов человек; несчастный индийский производитель индиго увидел, что его родной рынок закрылся, а в это время представители промышленного рабочего класса Запада обнаружили, что могут покупать не только однообразную серую одежду, и тем самым начали движение вперед по пути, ведущему к разработке методов массового производства искусственных волокон, позволивших практически стереть видимую разницу между одеждой различных категорий.

Здесь мы переходим границу между поддержанием жизни в теле и ее изменением. Фундаментальная наука должна была служить дальнейшему изменению общества, хотя кое-что из сотворенного до 1914 года (в физике, например) лучше оставить для обсуждения в более поздний момент. Одной из областей, в которой изменения проще всего поддаются оценке, можно назвать медицину. К 1914 году медики совершили гигантские прорывы. За одно столетие их ремесло превратилось в науку. Мощные позиции удалось занять в теории и практике контроля инфекционных заболеваний; антисептики, внедренные И. Листером только в 1860-х годах, пару десятилетий спустя считались делом само собой разумеющимся, а он со своим другом Луи Пастером, известнейшим и величайшим из французских химиков, положили начало бактериологии. Сама королева Виктория выступила в качестве первооткрывателя в деле пропаганды новых медицинских методов; использование в 1840-х годах обезболивающих средств во время рождения принца или принцессы сыграло свою роль. Меньше народу могло знать о важности такого достижения, как открытие в 1909 году сальварсана (средства от сифилиса), послужившего вехой на пути разработки средств селективного лечения инфекции, выявление носителя малярии или открытие рентгеновского излучения. Как бы то ни было, но все эти достижения при всей их огромной важности в ближайшие 50 лет останутся далеко позади, причем стоимость медицинских услуг подорожает неимоверно, неясно почему.

Даже до 1914 года наука произвела достаточное воздействие, чтобы оправдать вывод о том, что от нее самой пошла собственная мифология. В текущем контексте слово «мифология» подразумевает отнюдь не фантазии или вымысел. Она просто представляется удобным способом привлечения внимания к тому факту, что наука, обширная часть ее умозаключений, несомненно подтвержденных экспериментом и потому «верных», к тому же начинает выступать в качестве силы, формирующей мировоззрение человека точно так же, как великие религии формировали человеческое мировоззрение в прошлом. Мифология, можно сказать, приобрела важность большую, чем метод для исследования природы. К тому же считалось, что она должна показать путь к ответу на метафизические вопросы, к целям, к которым должны стремиться люди, к стандартам, по которым им следует определять свое поведение. Прежде всего она представляла собой всепроникающее влияние на формирование общественных отношений. Все это конечно же не имело никакой внутренней или необходимой связи с наукой как объектом овладения учеными. Но развязка по большому счету заключалась в появлении цивилизации, верхушка которой, кроме рудиментарной ее части, не располагала никакой доминантной религиозной верой или так называемыми трансцендентными (запредельными) идеалами. Получилась цивилизация, стержень которой лежит в вере (выраженной зачастую в несформулированном виде) в то, что можно сделать, обуздав природу. Навязвалась идея, будто неразрешимых проблем не существует. Достаточно наличия ресурсов в виде интеллекта и денег; в данном случае речь можно было вести о чем-то еще не познанном, а не о собственно таинственном в мире. Многие ученые отступили, добравшись до такого умозаключения. Далеко не все его последствия на тот момент были в достаточной мере осознаны. Но на данном предположении в настоящее время держится господствующее мировоззрение, и сформировалось оно перед 1914 годом.

Веру в науку в ее грубейшей форме назвали «наукообразием», но очень немного народу могло ясно разбираться в этом в отсутствие квалификации как таковой даже в конце XIX века, когда наукообразие достигло максимального расцвета. В равной степени убедительные свидетельства престижа научного метода тем не менее предоставлены желанием, проявленным интеллектуалами, применявшими его за пределами естественных наук. Один из самых ранних примеров можно обнаружить в желании основать «общественные науки», которое наблюдается у прагматичных последователей английского реформатора и интеллектуала Иеремии Бентама, надеявшегося построить управление обществом на использовании принципов того, что люди реагировали на удовольствие и боль. Причем удовольствие следовало доводить до максимального предела, а боль – до минимального. В XIX веке имя науке об обществе – социологии дал французский философ Огюст Конт; а К. Маркса на его похоронах назвали своеобразным ее «Дарвином». Эти (и многие другие) попытки подражания естественным наукам продолжались на основе поиска общих якобы механических законов; то, что специалисты в области естественных наук в тот момент отказывались от поиска таких законов, значения не имеет, о престиже научной модели свидетельствовал сам поиск.

Как это ни парадоксально, наука к 1914 году способствовала появлению неясного ощущения деформации в европейской цивилизации. Это наиболее наглядно проявилось в проблемах, возникших в лоне традиционной религии, но более тонким манером; в предопределенностях, таких как те, что многие мыслители вывели из размышлений о Дарвине, или через релятивизм, предложенный специалистами по антропологии или исследованию человеческого разума, ученые сами убили уверенность в ценности объективности и рациональности, которая была так важна для них начиная с XVIII века. К 1914 году появились признаки того, что либеральная, рациональная, просвещенная Европа подверглась деформации точно такой же, как Европа традиционная, религиозная и консервативная.