Мировая история - читать онлайн книгу. Автор: Джон Робертс, Одд Уэстад cтр.№ 335

Ограничения, налагавшиеся на европейских правителей осознанием любой связи, кроме той, что относилась к общему сопротивлению революции, конечно же давно никто не соблюдал, позабыв вместе с идеей христианского мира. Религия в международных отношениях XIX века признавалась в лучшем случае за паллиатив или демпфер конфликта, незначительной и косвенной силой, укреплявшей человеколюбие и пацифизм, питаемые из других источников. Христианство доказало свою беспомощность перед насилием точно так же, как надежды социалистов на то, что рабочие всего мира откажутся стрелять друг в друга ради интересов своих господ. Является ли это результатом общей потери авторитета организованными церквями, неясно. Понятно, что большие опасения возникли к 1900 году из-за ослабления их влияния на достойное поведение паствы. Дело даже не в том, что новая религия традиционной формы вылезла противопоставлением старым христианским церквям. Скорее, наблюдалось дальнейшее развитие тенденций, замеченных в XVIII веке и гораздо выпуклее проявившихся после Французской революции. Почти все христианские общины все больше затрагивались упадком в той или иной сфере интеллектуального и социального прогресса соответствующей эпохи. Не смогли церковники воспользоваться последними изобретениями, например популярными газетами, появившимися в конце XIX века, которые могли бы вполне послужить делу укрепления веры в Бога. На самом деле кое-кто из них, прежде всего деятели Римско-католической церкви, откровенно не доверяли бесовским нововведениям.

Хотя все они чувствовали встречный поток, католическая церковь предназначалась самой очевидной жертвой, ведь особый урон с точки зрения престижа и полноты власти понесло папство. Католики открыто объявили о своей враждебности прогрессу, рациональности и либерализму, сформулированной в заявлениях, превратившихся в очередные догматы их церкви. В политической сфере в Риме начали осознавать истощение своей светской власти в 1790-х годах, когда французские армии принесли революционные принципы и территориальное изменение Италии, а также вторглись в Папскую область. Подчас допускавшиеся позже поползновения на права папства приходилось оправдывать ссылками на господствующие идеи эпохи: демократию, либерализм, национализм. Наконец, в 1870 году последнюю территорию прежней Папской области, все еще находившуюся за пределами самого Ватикана, присоединили к новому королевству Италия, и папству остался практически только духовный и церковный авторитет. Так наступил конец эпохи светской власти, восходящей к временам Меровингов, и кое-кто считал его бесславным для учреждения, издавна считавшегося гнездом европейской цивилизации и истории.

Как окажется, судьбе папства можно было еще позавидовать. Тем не менее мародеры в то время подтвердили одновременно враждебность движущим силам того века, которую папство уже выразило, и осмеяние, в состоянии которого оно находилось в глазах многих прогрессивных мыслителей. Эмоции с обеих сторон поползли вверх, когда в 1870 году к церковной догме причислили положение о том, что все сказанное папой римским с епископской кафедры о вере и нравах следует воспринимать непогрешимой истиной. После этого наступила парочка десятилетий, на протяжении которых борьба с церковью и ее травля в политике Германии, Франции, Италии и Испании развернулись разнузданно, как никогда. Национальное чувство удалось повернуть против церкви в подавляющем большинстве римско-католических стран, кроме Польши. Правительства воспользовались в своих интересах враждебным предубеждением к папству, чтобы укрепить свои собственные правомочия в отношении церкви, но они к тому же все больше проникали в сферы, где раньше главная роль принадлежала церкви – прежде всего в начальном и среднем образовании.

Гонения породили непримиримость гонимых. В столкновении выяснилось, что независимо от сути представления, взятого за абстрактный статус учения римской церкви, оно все равно могло привлечь массовую поддержку верующих. Более того, их все еще мобилизовали через обращение в веру для миссии в заморских странах, а в скором времени их будет еще больше в силу демографических тенденций. Притом что организованная религия не могла бы достичь большого прогресса среди новых городских жителей Европы, не тронутых устаревшей церковной механикой и приобщившихся к язычеству в тягучей среде светской культуры, в которую их погрузили. Эти жители как политическая и общественная сила чувствовали себя весьма комфортно, отнюдь не мертвыми душами. Действительно, освобождение папства от его светской роли облегчило католикам ощущение однозначной ему лояльности.

Римско-католическая церковь считается одной из самых требовательных к своей пастве христианских конфессий, и она всегда находилась на переднем крае битвы религии с текущей эпохой, но претензии на откровение со священнослужителем и авторитет священника повсеместно подвергались сомнению. Так воспринимается одна из самых поразительных особенностей XIX века, тем более что многие европейцы и американцы все еще сохранили в душе примитивные и буквальные верования в догмы их церквей и повести, приведенные в Библии. Их охватывало большое беспокойство, когда кто-то посягал на их верования, только случались эти поползновения все чаще и во всех странах без исключения. Традиционная вера сначала откровенно подвергалась угрозе только лишь среди интеллектуальной верхушки, которая часто сознательно придерживалась идей, позаимствованных из родников Просвещения: «вольтерьянский» служило любимым прилагательным XIX века для обозначения богоборческих и скептических взглядов. Век продолжался, и такие идеи получили подкрепление двумя интеллектуальными течениями, с самого начала встревожившими правящую верхушку, и все более широко распространялись в эпоху нарастания массовой грамотности и дешевой периодики.

Новый интеллектуальный вызов последовал со стороны ученых-специалистов по Библии, самым влиятельным из которых считался один немец, который с 1840-х годов и позднее не только развенчал многие предположения относительно ценности Библии как исторического свидетельства, но также, что, возможно, намного существеннее, произвел нечто вроде психологического изменения в общем отношении к тексту Священного Писания. По существу, такое изменение позволило впредь рассматривать Библию как любой другой исторический текст, к которому позволялось критическое отношение. Пользовавшаяся оглушающей популярностью (и вызвавшая большой скандал) повесть «Жизнь Иисуса», изданная в 1863 году французским ученым Эрнестом Ренаном, как раз содержала такое отношение, с которым познакомилась более широкая общественность, чем когда-либо прежде. Эта книга, ставшая было главным печатным произведением европейской цивилизации с самого ее появления в Средневековье, никогда больше не пользовалась прежней популярностью.

Вторым источником идей, губительных для традиционной христианской веры (и тем самым для морали, политики и экономики, издавна привязанных к христианским допущениям), назовем естествознание. Нападки поборников просвещения на внутреннее и логическое несоответствие в учении церкви стали намного более тревожными, когда ученые начали приводить эмпирические доказательства того, что упомянутые в Библии события (и поэтому основанные на том же авторитете, что и все остальное в ней) просто не совпадают с очевидными фактами жизни. Отправной точкой служила геология; идеи, получившие хождение с конца XVIII века, в 1830-х годах стали достоянием широкой публики после издания «Основных начал геологии» шотландского ученого Чарльза Лайеля. В данной книге дается объяснение ландшафта и геологической структуры с точки зрения все еще не угомонившихся сил, то есть все на Земле появилось не в результате единовременного акта созидания, а вследствие действий ветра, дождя и подобных природных сил. Кроме того, Лайель обратил внимание на то, что присутствие окаменелостей различных форм жизни в различных геологических слоях позволяет сделать следующий вывод: сотворение новых животных повторялось в каждой геологической эпохе. Опять же если это так, то библейское повествование трудно воспринимать в качестве истины.