Слишком глупый, чтоб понять моральную перемену в своей госпоже, перемену, внесенную в ее жизнь появлением этого молодого человека, он неприязненно смотрел на больного, который, по его словам, внес в дом множество беспорядков.
– Словно баба! – повторял он. – Силушки не больше, чем у жука. Из-за какой-нибудь пустяшной шишки на голове он сделался настоящей тряпкой.
И верзила разражался своим дурацким хохотом.
– Вот приближается весна, с ней к нашему больному возвратятся силы, – кротко замечала Лоретта, боясь в глубине сердца, чтоб теплое время не поставило Ивона на ноги слишком скоро.
– Долго же он выздоравливает! Вот уже семь месяцев! Разве у него нет семьи, чтоб там поправляться, вместо того чтобы сидеть на шее у добрых людей? А! Хорошую же находку я принес в тот день. Что касается меня, то, если бы вы позволили мне поступить по-своему, я бы отнес его ночью на улицу и сказал бы так: «Довольно с тебя, голубчик, поправляйся-ка где и как знаешь».
Потом он прибавлял со своим глупым смехом:
– Чего доброго, не влюблен ли он в вас! Даже не замечает, что его держат из жалости.
При таких словах Лоретта склоняла головку над пяльцами и говорила дрожащим голоском, которому она старалась придать твердость:
– Разве он говорит с тобой обо мне?
– Он? Он отлично скрывает свою игру, злодей! И спрашивает только об одном – подробности о том, как он очутился здесь.
– Так отчего же ты воображаешь, будто?..
– Именно от того, что он ни словом не намекает на вас.
Миловидная магазинщица возвращалась к больному, так и не добившись от своего приказчика вразумительного ответа, питает ли больной к ней нечто большее, чем признательность. Между молодыми людьми скоро установилось доверие, и хотя слово «любовь» не было еще произнесено, у них не было друг от друга тайн.
Не говоря ничего о своем замужестве и прошедших годах жизни, Лоретта рассказала о Сюрко и его внезапной смерти. Она поведала Ивону и о своем страхе, испытанном в первое время вдовства, когда она вообразила, будто по ночам дом населялся невидимыми обитателями. Этот рассказ напомнил Ивону таинственный шум, слышанный им самим, когда, придя в созанение, он застал Лоретту, забывшуюся глубоким сном у его изголовья. Впрочем, Бералек ни разу не намекнул хозяйке о своем открытии и, напротив, старался уверить ее, что подобный страх – не что иное, как болезненная фантазия. Он припоминал также странный сон, от которого не мог пробудить ее, и осторожно выискивал его причины, не желая пугать вдову.
Однажды, когда госпожа Сюрко усаживала больного в кресло у окна, под лучи зимнего солнца, Ивон схватил маленькую ручку, хлопотавшую у его подушек, и тихо привлек к губам молодое личико, склоненное над его головой.
Лоретта, вся вспыхнув, выпрямилась от этого поцелуя.
– А! Господин Ивон! – воскликнула она.
– Два составляют пару, – сказал больной.
Вдова округлила удивленные глаза.
– Как «два»? – вскричал она. – Когда же был первый?
– Во сне.
– О, на этот мне нечего обижаться, – ответила весело Лоретта.
– Однако! Очаровательная покровительница.
– Но я не настолько строга, чтоб обижаться на то, что вы даете… во сне, – заметила молодая женщина, сердце которой сейчас билось сильнее обыкновенного.
– Но, моя прекрасная благодетельница, ведь это не я спал во время первого поцелуя, – возразил Бералек, решившийся на откровенность.
Щеки Лоретты зарделись ярким румянцем.
– Стало быть, это я? – сказала она.
– Если вы обещаете не слишком сердиться на меня, то я исповедую вам свой тяжкий грех.
– Сначала кайтесь, а там посмотрим, можно ли разрешить.
И, трепеща от волнения, она выслушала историю поцелуя, запечатленного Ивоном, когда он увидел ее хорошенькую головку на своей постели.
Но так же, как и о ночных непонятных звуках, он умолчал и о тщетных усилиях вывести ее из сонного оцепенения.
Лоретта оправилась от смущения и уже весело отвечала:
– О! Это было в один из моих припадков непреодолимой сонливости!
– Чему же вы их приписываете?
– Почему я знаю? Может быть, моей однообразной жизни, особенно же скуке.
– А сейчас эти припадки повторяются?
– Нет, с тех пор как вы здесь, – простодушно отвечала прекрасная хозяйка магазина.
Но тут Лоретта вдруг стала краснее пиона, выговорив это нечаянное признание, что ее сонливость пропала со времени прибытия Ивона.
Ивон, казалось, ничего не понял, и, так как с этого дня их разговор никогда не касался чувств, то молодая вдовушка часто спрашивала себя, не равнодушен ли этот красавец к ее любви, которой она так невинно поддалась.
Время проходило, а Бералек и не заикался о своем отъезде, которого продавщица так боялась.
Лоретта напрасно страшилась минуты отъезда Ивона, потому что, как мы сказали, молодой человек не мог сделать и нескольких шагов от постели к креслу и обратно без упадка сил и головокружения, во время которых он грохнулся бы на пол, не поддержи его Лебик.
Каждый вечер, госпожа Сюрко поднималась к своему больному с шитьем в руках, а слуга охранял лавку, почти пустую вечером. В десять часов верзила, заперев двери дома, присоединялся к Ивону. Это служило сигналом для молодой женщины, которая, пожелав больному спокойной ночи, возвращалась в свою комнату.
Лебик помогал Ивону лечь в постель и после нескольких услуг, оказанных с величайшим недоброжелательством, он уходил, ворча достаточно громко, чтоб Бералек мог слышать:
– Когда же мы наконец избавимся от этой мокрой курицы?
Дом сотрясался от тяжелого шага гиганта, поднимавшегося на свой чердак, в котором он спал со времени появления Ивона, и через десять минут приказчик уже чудовищно громко храпел.
Лебик чрезвычайно удивился бы, если б мог ночью видеть эту так называемую «мокрую курицу», которую он двадцать раз на день удерживал от падения. Ивон мигом прыгал с постели, тихонько одевался, отворял без шума дверь и без всякого признака слабости сбегал по лестнице. Бералек полюбил вдову со всею глубиной страсти и со всем самоотвержением, на которое был способен. Но вместо того чтобы открыться, он в продолжение шести месяцев чутко охранял ее покой, подозревая таящуюся совсем рядом опасность.
Удалось ли Ивону что-нибудь открыть в этих ночных похождениях – мы не знаем. Только однажды утром, оставшись наедине с Лореттой, он неожиданно спросил ее:
– Любезная госпожа Сюрко, ведь вы вполне доверяете Лебику, не правда ли?
При этом неожиданном вопросе, заданном очень серьезно, прекрасная вдова засмеялась и ответила:
– Я доверяю ему, как взрослому ребенку, лишенному, увы, здравого смысла.