Царь велел тебя повесить - читать онлайн книгу. Автор: Лена Элтанг cтр.№ 71

Вот бы сделать его сценаристом, думал я, приехав к нему в лиссабонские хоромы, вдвоем мы замутили бы охренительное кино. Потом я отогнал эту мысль, потому что с Кайрисом все пошло не так. А теперь эта мысль вернулась и отлично сработает.

Тот сценарий, который я написал для проекта, перестал мне нравиться, когда я начал читать тюремное письмо к большелапой эстонке. Вернее, он перестал мне нравиться еще раньше – когда я прочитал письмо от Кайриса, где он умолял приехать и решить его проблемы. Быстро же он сдулся, великий знаток стратагем. Лиссабонская куница для кошельков уделала его, как младенца. Надеюсь, тут замешан чернокнижный пупс Габии, иначе это объяснить невозможно. Недаром моя девочка воткнула в резиновое сердце Армана штопальную иглу.

Прочитав письмо, я засмеялся в голос. Мне страшно, бро. Помнишь тот неисправный автомат на Немецкой улице, в который мы ходили слушать телефонные голоса? Так вот, сейчас этот автомат у меня в голове! Он думал, я на это куплюсь, вспомню вильнюсские денечки, помчусь вытаскивать его из мутной лужи. Он спал с моей женщиной, он заподозрил меня в воровстве, он живет в предмете моей зависти, в Domus Aurea Neronis, где можно снимать кино до скончания лет, не выходя за ворота. Впрочем, довольно было бы и женщины.

Зое

По краям Лиссабон наливается античной беспечностью: на входе в зеленную лавку позвякивает фаллос, тинтиннабулум с пятью колокольчиками, влюбленные расстилают одеяла в парке, старухи в кафе издают гортанные хрипы, их лица натерты мелом, розоватые брови заломлены. В прошлом году одну такую я приняла за подавальщицу и попросила принести вина, старуха замахала руками: да вы что! я хотела взять у вас стул для подруги! я вам не прислуга! как вы смеете вообще! Через полчаса я наткнулась на нее в табачной лавке, она продала мне зажигалку, надменно прищурившись.

Фабиу рассказывал мне, что гравитационное поле Земли не везде одинаково: в Индии притяжение слабее, чем в России, а самое сильное, как ни смешно, в Португалии. Так вот, я думаю, что центр этого гравитационного круга находится именно в Альфаме, поэтому здесь так много безумцев, дома опираются друг на друга, будто пьянчужки, ступени слишком круты, фасады тяжелы, а крыши норовят съехать прямо на глазах.

Чем ближе темнота, тем меньше действует на меня гравитация. Я стала на удивление нормальной и даже практичной. Тебя будут ждать двадцать четыре банки с вишневым вареньем, и в каждой – послание. И пара банок с абрикосовым!

Есть еще одна вещь, Косточка, которую я не успела тебе сказать. Вернее, не знала, стоит ли это делать. По поводу твоего отца. Я привыкла представлять его благородным шляхтичем, с которым у моей сводной сестры была любовная история. Меня восхищала его тайная связь с сыном, затененный расплывчатый образ, который ты пытался разгадать, глядя на его братьев, мне нравилось, что он передавал тебе дорогие подарки, а не слал, скажем, деньги твоей матери. Не слишком практично, положим, зато в этих жестах не было отчуждения, того, что португальцы называют alienação. Это были жесты страдающего человека, понимаешь?

Ладно, давай я просто прочитаю тебе письмо, полученное прошлой весной от твоей матери. Постараюсь изобразить ее голос, чтобы тебе было веселее. Слушай!

Костас

Сегодня я проснулся в палате под мертвой балериной. Ее увядшие ноги свисали из-под грязной юбки, голова склонилась на плечо, а там, где ноги соединялись, слабо светилась электрическая лампочка. Не думай, что я сошел с ума, просто в тюремном изоляторе ремонт, все лампы обмотали марлей, рабочие ходят по коридору с ведерками и распространяют запах свободы.

У Лютаса были Галапагосы, а у меня Исабель. Я обещал себе, что выберусь туда до того, как мне исполнится сорок. Когда я работал у Душана, мне казалось, что это время сильно приблизилось. Однажды я прикрепил к стене лист картона и стал рисовать свой будущий дом на острове цветными мелками. Когда я показал его своей подружке-индианке, она помотала головой: рыбаки будут над тобой смеяться, в Пуэрто-Вильямиль живут одни рыбаки! И еще смотритель маяка, сумасшедший старый козел.

– Вот, – обрадовался я, – смотритель маяка, это как раз то, что я хотел бы делать всю оставшуюся жизнь! Похлопочи за меня, если это место освободится.

Когда-то давно, в куршских дюнах, двоюродный дед сказал мне, что у каждого маяка есть своя частота мерцания, по которой можно определить, что это за маяк и даже как зовут смотрителя. Вот это работа, подумал я с завистью, все знают, как тебя зовут, а ты просто сидишь и мерцаешь в зимней ночи.

Моя палата похожа на заброшенный известковый карьер, доктор пока не появлялся, соседей тоже не слышно, а я надеялся, что хоть в больничном изоляторе увижу людей. К спинке кровати приколота картонка с моим именем, на тумбочке графин с водой, тетрадь и карандаш, компьютера нет, дверь заперта. Меня привезли сюда, пока я спал, вероятно, подсыпали что-то в чай, которым меня угостил Пруэнса. Стоит только подумать, что тебя загрузили в машину, как какой-нибудь куб замороженной трески, из которого торчат хвосты и головы, как сразу становится скверно на душе.

* * *

Между ограблением в Сесимбре и появлением в моем доме полицейских прошло двенадцать дней, но они показались мне бесконечным спуском, будто устройство блошиного мира по Джонатану Свифту. Часы вкладывались в дни, словно китайские шары из слоновой кости, перебираемые мной бесконечно, с мучительным ощущением спрятанного в одном из них бага, несоответствия. Каждый раз, поднимая телефонную трубку, я ждал, что это будет шепелявый мадьяр и что он скажет: «Мы умываем руки. Ферро сдаст тебя копам, как и обещал».