Марко, слушая сие, перетряхивался от брезгливости, воображая
этакое мясо-меховое чудище, но по купеческой привычке все-таки прикидывал – как
хорошо, ах, как хорошо было бы добыть сего баранца, ибо связанная с ним
история, кстати рассказанная, способна значительно поднять цену меха! Озадачило
поначалу неприкрытое недовольство хозяина, но потом Марко понял: тот просто
боялся за сестру, ибо всяческое ведовство и зелейничество сурово каралось не
только в странах католических, но и в православной Московии, а Анисья… Анисья,
конечно, была не простая женщина, а, как здесь говорили, вещая женка. И
овдовела не сама собою, как другие, а извела своего мужа, сжила-таки со свету!
Марко знал сие доподлинно: Анисья призналась в одну из тех
минут особенной, всепоглощающей откровенности, которые редкость даже между
любовниками.
– Ну и что? – даже глазом не сморгнула Анисья. – Порчу
навела на ветер, да! Взяла горсть пыли, бросила вслед ему по ветру, сказала:
«Ослепи, невзгода, моего супостата, вороные, голубые, карие, белые, красные
очи! Раздуй его утробу толще угольной ямы, высуши его тело тоньше луговой
травы, умори его скорее змеи медяницы!» И все. Как сказано было крепко – так
оно и вышло по-моему! Скрутила муженька хвороба лютая – и загнулся он в
одночасье!
– Что ж, и на меня порчу наведешь, ежели тебя бить стану? –
усмехнулся Марко, и Анисья в ответ закатилась смехом: еще всем на Москве была
памятна потешная и печальная история о том, как бьют русских жен иноземные
мужья! Героем ее, кстати сказать, тоже был итальянец, женившийся на русской и
живший с нею несколько лет мирно и согласно, никогда не бивши и не бранивши.
Однажды она спросила его: «За что ты меня не любишь?» – «Я люблю тебя», –
сказал муж и поцеловал ее. «Ты ничем не доказал свою любовь!» – сказала жена.
«Чем же тебе доказать?» – спросил он. Жена отвечала: «Ты меня ни разу не бил».
– «Я этого не знал, – ответствовал муж, – но если побои нужны, чтобы доказать
тебе мою любовь, то за этим дело не станет». Он побил ее плетью и в самом деле
заметил, что жена сделалась нежнее и услужливее. Он поколотил ее в другой раз
так, что она после этого несколько дней пролежала в постели, но, впрочем, не
роптала и не жаловалась. Наконец в третий раз он поколотил ее дубиною – да так
сильно, что она после этого спустя несколько дней умерла. Ее родные подали на
мужа жалобу, но судьи, узнав все обстоятельства дела, сказали, что она сама
виновата в своей смерти; муж не знал, что у русских побои значат любовь, и
хотел доказать, что он любит сильнее, чем все русские: ради этой любви он не
только бил жену, но и до смерти убил!
– Ну а чем женщина свою любовь доказывает? – спросил Марко,
отсмеявшись.
– Аль не знаешь чем? – тихо спросила, блеснув в улыбке
зубами, Анисья, и они снова надолго перестали разговаривать… И только потом,
когда Марко, истомленный, счастливый, лежал навзничь, бормоча ставшее уже привычным:
«Ох, да что же ты со мною сделала!» – Анисья пресерьезно выпалила:
– Приворожила, что ж еще!
– При-во-ро-жи-ла? – по складам повторил Марко неведомое
слово, и Анисья простодушно и бесстыдно объяснила:
– На мыло наговаривала: мол, коль скоро мыло смывается, так
бы скоро и Марко, красавец да прелестник, меня полюбил. И еще на соль: мол, как
люди соли желают, так бы и он меня пожелал! И на ворот рубахи твоей шептала:
мол, как ворот к телу льнет, так и Марко, душа моя, льнул бы ко мне, рабе
божией Анисье!
И снова взыграли в нем силы желания, и прильнул он к своей
любушке, как ворот к телу льнет, желая ее так же, как люди соли желают… И
любовь, чудилось, будет длиться вечно… но скоро предстояло ему убедиться, что
нет ничего вечного под солнцем: может быть, оттого, что Анисья-то его
приворожила, а он ее – нет!
Михайла Воротников накануне своего отъезда на охотничьи
промыслы заявил, что довольно сестре утомляться с безалаберной прислугою – он
намерен взять в дом ключника, да такого, чтоб всю дворню в железном кулаке
держал! Выразив сие пожелание, Михайла отправился ключника нанимать – и позвал
с собою Анисью да Марко, как человека вполне уже в доме своего.
Венецианец воображал, что найм сей произойдет на какой-нибудь
ярмарке, в подобии торговых рядов, где простолюдины, желающие получить работу,
будут выхвалять свои умения, как столяр, кузнец или квасник выхваляют свои
изделия. Они и пошли в торговые ряды, только не в город, а на Москву-реку.
Был конец октября, и вода в реке по рано наступившим холодам
уже замерзла, так что прямо на льду были поставлены лавки для разных товаров.
Вот в этих-то лавках ежедневно, а не только по воскресным базарным дням, и
продавалось огромное количество зерна, говядины, свинины, дров, сена и всяких
других необходимых товаров. По осени владельцы коров и свиней били их на мясо и
везли на Москву-реку на продажу. Марко с души воротило, но Михайла с Анисьею
долго еще бродили меж рядов. Марко решил, что они ищут будущего ключника среди
мясников, однако вскоре все разъяснилось: его знакомцы просто-напросто ожидали
начала кулачной забавы.
Марко уже приходилось видеть, как, созываясь условным
свистом, русские вдруг сбегаются – и без видимой причины, как бы ни с того ни с
сего, вступают меж собою в рукопашный бой. Начинали они борьбу кулаками, но
вскоре без разбору и с великой яростью принимались бить друг друга ногами – по
лицу, шее, груди, животу и детородным частям. Противника силились победить
каким только можно способом, не стесняясь в средствах и силе ударов, словно бы
не забавлялись, а истребляли лютых врагов… Многих уносили бездыханными, а
оставшиеся на поле боя являли собою как бы продолжение мясных рядов, столько
там было разбитых в кровь лиц.
Наблюдая за этой грубой забавой, Марко едва сдерживал
тошноту, Михайла же с сестрою откровенно любовались зрелищем, громогласно
обсуждая стати то одного, то другого бойца и споря о том, кто останется
победителем. В конце концов случай рассудил брата с сестрой: ражий да рыжий
богатырь, уже одолевший всех своих супротивников, изготовился нанести
губительный удар последнему храбрецу, как вдруг тот сделал обманное движение,
выставил ногу, подсек силача под коленку… ноги у того разъехались, и он грузно
грянулся на обе лопатки, что означало бесспорное поражение.
Силач так и валялся, то ли не в силах осознать случившееся,
то ли оглушенный падением, а зрители рукоплескали победителю, не нанесшему ни
одного удара, но стяжавшему все лавры. Михайла и Анисья протолкались к нему
поближе; Марко потянулся следом.