Эдит де Хэвилэнд встала.
— Полагаю, мы достаточно подробно обсудили эту тему.
Железные нотки в ее властном голосе всегда оказывали свое действие. Филип и
Магда поднялись. Юстас неторопливо направился к двери, и я впервые обратил
внимание на некоторую скованность его походки. Мальчик не то чтобы прихрамывал,
но передвигался неровными, скачущими шагами.
Роджер взял Филипа под руку: Спасибо, Фил, за предложение
помощи! — И братья вышли вместе.
— Дурацкая нервотрепка! — пробормотала Магда, удаляясь вслед
за ними. София сказала, что должна распорядиться насчет моей комнаты, и ушла
тоже.
Эдит де Хэвилэнд поднялась с места, складывая свое вязание.
Старая леди посмотрела на меня, и мне показалось, она хочет заговорить со мной.
Ее взгляд был почти умоляющим. Но потом тетя Эдит вдруг передумала, вздохнула и
вышла из комнаты вслед за остальными.
Клеменси подошла к окну и стояла там, глядя в сад. Я
приблизился и стал рядом с ней. Она чуть повернула голову в мою сторону.
— Слава Богу, все кончено, — произнесла Клеменси и,
помолчав, добавила с отвращением: — Какая все-таки нелепая комната!
— Вам не нравится?
— Я здесь задыхаюсь. Здесь всегда стоит запах полумертвых
цветов и пыли.
Наверное, Клеменси была не вполне справедлива к этой
комнате, но я понял, что она имеет в виду. Все дело определенно заключалось в
особенности интерьера.
Это была комната истинной женщины: экзотичная,
кокетливо-нарядная, надежно укрытая от порывов холодного ветра. Мужчина здесь
не мог бы чувствовать себя в своей тарелке. Среди этих пышных декораций
невозможно было расслабиться, читать газеты и курить трубку, беззаботно вытянув
ноги. Тем не менее я предпочел бы гостиную Магды пустым холодным комнатам Клеменси
наверху. То есть я вообще отдавал предпочтение роскошному будуару перед
анатомическим театром.
— Это же просто сцена с декорациями, — продолжала Клеменси,
оборачиваясь. — Подходящий интерьерчик для разыгрывания сцен в духе Магды
Леонидис. — Клеменси взглянула на меня: — Вы же, наверное, поняли, что здесь
сейчас происходило? Акт второй. Семейный совет. Его организовала Магда без
всякой в том необходимости. Говорить было не о чем, и нечего было обсуждать.
Постановка закончена.
В ее голосе не слышалось печали — скорей удовлетворение.
Клеменси поймала мой взгляд.
— О, неужели вы не поняли? — нетерпеливо спросила она. — Мы
с мужем свободны — наконец-то свободны! Неужели вы не поняли: долгие годы
Роджер был несчастен — совершенно несчастен?! Его никогда не тянуло к бизнесу.
Он любит лошадей, коров и бесхитростную деревенскую жизнь. Но он обожал своего
отца — они все его обожали. Вот что неладно в этом доме: слишком уж тут сильно
чувство семьи. Не хочу сказать, будто старик был тираном, который терзал и запугивал
своих детей. Вовсе нет. Он дал им деньги и свободу. Но он был им предан всей
душой. А они были преданы ему.
— Разве это плохо?
— Думаю, да. Когда дети вырастают, родители должны отойти в
сторону, вычеркнуть себя из их жизней, заставить их забыть себя.
— Заставить? Довольно крутая мера, вы не находите? Разве
принуждение не одинаково неприемлемо в любой форме?
— И если он не смог стать для своих детей такой личностью…
— Но ведь он был личностью, — заметил я.
— Да. И слишком сильной для Роджера. Роджер преклонялся
перед отцом, выполнял все его прихоти. Он хотел быть достойным сыном своего
замечательного отца. И не мог. Мистер Леонидис передал ему свою радость и
гордость — фирму по поставкам. И Роджер отчаянно пытался не ударить в грязь
лицом. Но у него нет никаких способностей к предпринимательству. В деловых
вопросах Роджер — скажем прямо! — просто дурак. И это разбивало его сердце.
Долгие годы бедняга страдал, видя, как дела фирмы неуклонно катятся под гору, из
кожи лез вон, пытаясь поправить положение. Он постоянно носился с какими-то
„блестящими“ идеями и проектами, которые всегда с треском проваливались… Это
ужасно — из года в год осознавать себя неудачником. Вы не представляете себе,
как Роджер был несчастен все это время! А я очень даже хорошо представляю. —
Клеменси снова повернулась ко мне: — И вы действительно могли предположить, что
Роджер убил отца из-за денег?! Ведь это просто… Просто нелепо!
— Теперь я это понимаю, — смущенно признался я.
— Когда Роджер узнал, что фирма находится на грани
банкротства, он впервые за долгое время вздохнул облегченно. Да-да! Его
волновала единственно реакция отца — и больше ничего. И он с радостью и
надеждой глядел в наше с ним будущее. — Лицо женщины дрогнуло, и голос ее
смягчился.
— И куда вы собирались ехать?
— На Барбадос. Там недавно умерла моя дальняя родственница.
Она оставила мне крохотное поместье — о, действительно крохотное! Но по крайней
мере есть куда ехать. Пусть мы жили бы очень бедно, но зарабатывать себе на
хлеб мы всегда сумели бы. И там мы были бы одни, вдали от всех Леонидисов… —
Она вздохнула. — Роджер смешной. Он всю жизнь беспокоится о том, что мне не
хватает денег. Наверное, леонидисовское отношение к богатству слишком глубоко
засело в его сознании. Мы с моим первым мужем жили очень бедно, и Роджер
считает, что я благородно приносила себя в жертву! И он не понимает — именно
тогда я и была счастлива, по-настоящему счастлива! И все же… Я никогда не
любила Ричарда так сильно, как люблю Роджера.
Глаза Клеменси были полузакрыты. Я почти физически ощущал
силу ее сдержанной страсти.
Наконец она открыла глаза и посмотрела на меня:
— Так что, вы видите, я никогда никого не стала бы убивать
из-за денег. Я не люблю деньги.
И она имела ввиду именно то, что говорила. Клеменси Леонидис
относилась к тем редким людям, для которых деньги ничего не значат, которые не
любят роскошь, предпочитают ей суровую простоту обстановки и подозрительно
относятся ко всякого рода приобретениям.
Но все же для многих деньги хоть и не имеют ценности сами по
себе, но важны как средство, дающее силу и власть.
— Вы можете не желать денег для себя, — осторожно сказал я.
— Но ведь их можно вложить в важные и интересные предприятия — например, в
научные исследования.
Мне казалось, Клеменси должна быть фанатически предана
науке, но она ответила:
— Не думаю, что вложения капитала в науку приносят особую
пользу. Стоящие открытия обычно делаются по вдохновению энтузиастами,
преданными идее людьми. Дорогое оборудование и тщательная подготовка к
экспериментам не так эффективны, как вы полагаете. Вложенные в науку деньги
попадают, как правило, не в те руки.