Только ли забота о благополучии Джозефины заставила Магду
принять это неожиданное решение, подумалось мне. Девочка была невероятно хорошо
информирована обо всех событиях, происходивших в доме накануне убийства и
абсолютно никак ее не касающихся. Здоровая жизнь в пансионате с играми и
занятиями спортом на свежем воздухе безусловно пойдет ей только на пользу. Но
мне все-таки показалось странным внезапное настойчивое желание Магды отослать
дочь в Швейцарию — ведь Швейцария находится очень далеко отсюда.
Глава 16
„Разговори их“, — сказал мне мой старик.
Бреясь на следующее утро перед зеркалом в ванной комнате, я
размышлял над тем, как далеко завела меня эта тактика.
Со мной разговаривали Эдит де Хэвилэнд — она специально
искала возможности поговорить со мной. И Клеменси разговаривала со мной (или я
с ней?). Со мной побеседовала Магда — в том смысле, что я составлял часть
аудитории, присутствовавшей на одном из ее спектаклей. Естественно, со мной
разговаривала София. И даже Нэнни. Извлек ли я что-нибудь важное из всех этих
разговоров? Обратил ли внимание на какое-нибудь важное слово или фразу? Заметил
ли в ком-нибудь признаки того противоестественного тщеславия, о котором
упоминал мой отец? Нет, ничего подобного я не заметил.
Естественным, кто не выразил ни малейшего желания общаться
со мной, был Филип. Разве это не противоестественно в некотором смысле? Он уже
давно должен знать, что я собираюсь жениться на его дочери, и все же продолжает
вести себя так, как если бы меня в доме вовсе не было. Вероятно, мое
присутствие здесь ему неприятно. Эдит де Хэвилэнд извинилась за своего
воспитанника, объяснив, что это просто такая манера поведения. Она как-будто
обеспокоена состоянием Филипа. Почему?
Я принялся размышлять об отце Софии. Во всех отношениях он
представляет собой прекрасный пример подавленной индивидуальности. Несчастный,
терзающий ревностью ребенок. Он замкнулся в себе, нашел прибежище в мире книг и
отдаленного исторического прошлого. Под маской хладнокровия и самообладания
могут бушевать сильные страсти. Мотив денежной выгоды от смерти отца казался
неубедительным — Филип Леонидис не стал бы убивать старика из-за денег. Но
желание смерти отца может иметь глубокие психологические причины. Филип
возвращается в дом обожаемого родителя, но вслед за ним сюда же переезжает и
Роджер, лишившийся жилища в результате бомбежки. И вот Филип изо дня в день
вынужден видеть предпочтение, оказываемое отцом своему любимому первенцу… Можно
ли предположить, что измученный ревностью мозг нашел единственный путь к покою
— через убийство старика? К тому же в этом случае подозрения падали бы на
Роджера, который находился на грани банкротства и отчаянно нуждался в деньгах.
Ничего не зная о разговоре Роджера с отцом и о решении последнего помочь сыну,
разве не мог Филип надеяться — мотив брата покажется полиции достаточно
серьезным? Насколько серьезно нарушено душевное равновесие Филипа, что это
привела его к убийству?
Я порезал подбородок и чертыхнулся.
Чем я, собственно, занимаюсь? Пытаюсь повесить убийство на
отца невесты? Очень мило с моей стороны! София позвала меня сюда вовсе не за
этим.
Или…
Все-таки за этим? За просьбой Софии о помощи явно скрывалось
нечто большее. Пока у нее есть какие-то смутные подозрения, касающиеся отца,
она никогда не согласится выйти за меня замуж. А поскольку это все-таки София —
ясноглазая, смелая и бескомпромиссная, — она хочет знать правду, потому что
любая неопределенность всегда будет стоять непреодолимой преградой между нами.
По сути дела девушка говорила мне: „Докажи, что мои дикие подозрения
несправедливы, — либо докажи, что они справедливы. Я хочу знать правду, сколь
бы страшна она ни была!“
А может, Эдит де Хэвиленд знает — или предполагает, — что
Филип виновен? Что она подразумевает под словами „это чувство граничит с
идолопоклонством“?
И почему Клеменси посмотрела на меня так странно, когда я
спросил ее, кого она подозревает? И ответила: „Самыми очевидными подозреваемыми
являются Бренда и Лоуренс“.
Все хотят, чтобы преступниками оказались Бренда и Лоуренс;
все надеются на это, и никто по-настоящему не верит в виновность Бренды и
Лоуренса…
Но конечно, все могут и ошибаться. И в конце концов,
преступниками действительно могут оказаться Бренда и Лоуренс.
Или один Лоуренс — без Бренды…
Это был бы лучший вариант из всех возможных.
Я кончил промокать порезанный подбородок и спустился к
завтраку, твердо решив побеседовать с Лоуренсом как можно скорей.
Только после второй чашки кофе я осознал, что „кривой
домишко“ уже оказал свое влияние и на меня: я тоже хотел найти не верное
решение вопроса, но то, которое устроило бы меня лучшим образом.
После завтрака я прошел через холл и поднялся по лестнице.
София сказала, что Лоуренса можно найти в классной комнате с Юстасом и
Джозефиной.
На верхней площадке перед дверью Бренды я нерешительно
остановился. Должен ли я позвонить или постучать — или могу зайти без спроса? Я
решил вести себя так, будто весь дом принадлежал Леонидисам, не выделяя из него
личные апартаменты Бренды.
Я открыл дверь и вошел. На половине Бренды было тихо и
пустынно. Слева от меня находилась закрытая дверь в большую гостиную, а справа
— две открытые двери; одна из них вела в спальню, другая же — в смежную со
спальней ванную комнату. Это и была та самая ванная, где хранились лекарства
Аристида Леонидиса.
Осмотр этих помещений полиция уже закончила. Я воровато
оглянулся и неслышно проскользнул в ванную. Теперь я понял насколько легко
любому из домашних (или любому постороннему с улицы, если уж на то пошло!)
подняться на второй этаж и проникнуть на половину Аристида никем не замеченным.
Я осмотрелся. Это была роскошная ванная, облицованная
сияющим кафелем. По одну руку от меня стояли разные электрические приборы:
небольшая электрическая плитка с грилем, электрический чайник, тостер — словом,
все, что может понадобиться камердинеру, обслуживающему старого джентльмена. На
стене висел белый эмалированный шкафчик. Я открыл его. В шкафчике находились
разные медицинские принадлежности: два медицинских стакана, глазная ванночка,
пипетка и несколько пузырьков с этикетками; аспирин, борная кислота, йод,
эластичные бинты и прочее. На отдельной полочке — пузырьки с инсулином,
бутылочка медицинского спирта и две иглы для подкожного впрыскивания. На
третьей полочке стояла бутылочка с таблетками, и здесь же, несомненно, прежде
стоял и пузырек с глазными каплями. В шкафчике царили чистота и порядок: при
надобности все необходимое очень легко мог найти любой — в том числе и убийца.
Я мог бы спокойно поманипулировать пузырьками, потом
неслышно выйти из ванной, спуститься вниз — и никто никогда не узнает, что я
заходил сюда. Ничего нового во всех этих размышлениях не было, но просто я еще
раз понял, насколько трудна стоящая перед полицией задача.