Носорог для Папы Римского - читать онлайн книгу. Автор: Лоуренс Норфолк cтр.№ 106

Когда они той ночью вручили брату Хансу-Юргену двести шестьдесят пять сольдо, тот принял деньги сдержанно и без колебаний. Ханно и Георг глазели на это в неприкрытом изумлении, пока Герхард не пробормотал им что-то и не привел их в чувство, однако отец Йорг не сказал ничего. Сальвестро смотрел, как Ханс-Юрген шепчет ему что-то на ухо, и ожидал услышать от Йорга хоть слово, но приор только кивал. Позже, когда огни были погашены и каждый из обитателей спальни стал не более чем звуком собственного дыхания, кислым запахом своего немытого тела и уединенным предвкушением сна, Сальвестро услышал, как Йорг шевельнулся на своем тюфяке и отчетливо проговорил: «Примите нашу благодарность, Сальвестро». Кто-то в дальнем конце комнаты рассмеялся.

Когда они сложили то, что Сальвестро называл «их комиссионными», с тем, что Бернардо считал «их деньгами», то получилось «пятьдесят семь сольдо» (по подсчетам Сальвестро) или же «целая куча монет» (по подсчетам Бернардо). В темноте спальни Сальвестро тихонько оторвал второй квадратный лоскут от своей драной рубашки и завязал в него монеты, одновременно решив, что надо бы купить новую одежду, потому что даже по далеко не строгим понятиям «Сломанного колеса» они уже походили на пугал. На следующее утро — как и каждое утро потом — они позавтракали хлебом из булочной, располагавшейся в переулке чуть южнее рыбного рынка, потому что хлеб в «Сломанном колесе», хотя и очень дешевый, был неизменно черствым, а иногда и червивым. Однако же пироги в таверне были несравненны, и они отправлялись туда на обед и на ужин, заседая вместе с Лукулло и Пьерино. Лукулло все так же пылко восхвалял независимое мышление Бернардо, а вместе с ним и все прочие посетители. Этот благоприятный расклад портили только два обстоятельства: «невежа» и «их деньги».

За две недели невежа появился дважды. Сальвестро рассказывал об их приготовлениях к путешествию в Винету: о бочке, о веревке, о трудностях с лодкой. Бернардо увлеченно переключился на тему гребли.

— Раз, два, — с силой налегал он на воображаемые весла, — раз, два, раз, два… На такой вот манер.

— Завораживает, — сказал Лукулло.

Тогда-то он и объявился, этот невежа с надменной улыбочкой на губах. Он, как и прежде, стоял возле задней двери, отпуская по ходу дела комментарии («Раз, два, раз, два? А куда девалось три?»), пока кто-то не велел ему заткнуться. Потом, когда Сальвестро отправился на поиски невежи, тот, казалось, куда-то испарился. Ни один из завсегдатаев не имел ни малейшего представления о том, кто это такой.

Во второй раз он вел себя еще развязнее. Позже Лукулло назвал его тон оскорбительным. Они вернулись к теме Секрета (Бернардо настаивал именно на таком обозначении Зверя).

— Я вот тут подумал… — начал Бернардо. — Все эти дела насчет девственниц да коленных суставов — не может быть, чтоб так оно и было. Если б здесь и вправду требовалась девственница… или пила… то поймать их было бы очень просто… — Он ненадолго умолк, чтобы прикинуть, куда завел его такой ход мыслей; ближайшие из слушателей вытянули шеи, чтобы ничего не пропустить, — они подражали Лукулло, перегнувшемуся через стол. — Ну, — продолжил наконец Бернардо, — у нас тогда этих зверюг было бы с избытком… — (Лукулло кивал.) — Целые их стада… — (Все остальные кивали тоже.) — Целые толпы…

Тогда-то и обнаружился невежа — как всегда, возле задней двери. Высунулась его голова с высоким лбом и редеющими волосами. Он фыркнул.

«Не только оскорбительный, но и насмешливый», — вот как впоследствии описывал его тон Пьерино.

Фырканье его не было ни громким, ни особо продолжительным. В нем мало что напоминало подлинно лошадиное фырканье. Тем не менее многие повернули к невеже головы, искривив губы и меча в него гневные взгляды. Это было мелочно-саркастическое хлопанье челюстей, взрывное «брр!», отвратительно-точно рассчитанное ротовое пуканье, в котором оскорбительность, насмешливость и явное недоверие сожительствовали в раздражающе самодовольном ménage à trois [47] . «Мне следует заткнуть ему рот этой бутылкой», — так чуть позже сказал Сальвестро, поспешно затыкая ею свой собственный. «Следует», — убежденно подтвердил Лукулло. «Следует», — согласилась вся таверна. Однако, повсюду оглядевшись, они обнаружили, что невежа опять исчез. Спустя несколько дней то же самое произошло и с их деньгами.

— Пироги, хлеб и пиво, — коротко пояснил Сальвестро своему сотоварищу.

Они вдвоем тревожно разглядывали замызганный обрывок ткани, на котором покоилось одинокое сольдо. В дни, предшествующие их неминуемому банкротству, они пытались есть хлеб, который подавали в «Сломанном колесе». Но трудно было довольствоваться этим хлебом, пока оставалась возможность отведать пирогов, славших соблазнительные запахи из кухни, заманчиво исходивших паром на столах, жадно поедаемых и подаваемых вторично под личиной громких и радостных отрыжек. Вот они и ели пироги. И оказались на мели.

— А ведь бывало, мы считали себя королями, если удавалось поесть хлеба, — посетовал Сальвестро. — Помнишь Фюль? — (В Фюле они питались сырым просом.) — Или Барр? — (В Барре им довелось съесть крота.) — А как насчет Марна?

Бернардо пришел в еще большее уныние. Отряд вольных христиан пять дней стоял в каменистой равнине, меж тем как жители Марна и соседних сел рыскали по окрестностям в их поисках, вооружившись вилами, мотыгами и серпами. Это в Марне убили того мальчишку — или хуже, чем убили.

— Зачем ты все это ворошишь? — проскулил Бернардо.

Сальвестро отвернулся.

— Я имею в виду, что после Марна мы вообще ничего не ели, — сказал он.

Бернардо тряс головой, не желая ничего слышать. Сальвестро безостановочно называл другие деревни и блюда, которые они ели только через «не могу»: зерновую лузгу в Хуммингеме, сырые овечьи ноги в Вофарте, а в каком-то необычайно жалком местечке, название которого вылетело из головы, — собаку.

— А как насчет селедки? — воззвал он напоследок.

Все это, однако же, ни к чему не привело. Они не могли заставить себя есть такой хлеб.

Первым их затруднительное положение заметил Пьерино. Под конец, на целые часы растягивая свои кружки пива, они не раз поднимали головы, чтобы обнаружить, с каким любопытством он на них поглядывает. Пьерино ставил им очередные кружки и покупал им еду, а когда отсчитывал монеты, то прикрывал кошелек рукой, чтобы скрыть, как мало в нем осталось. Даже Бернардо вскоре почувствовал, что это невыносимо. Лукулло тоже осторожно осведомился об их средствах, но Сальвестро легкомысленно от него отмахнулся, сказав, что вскоре все наладится, и подмигнув на конспиративный манер. Про себя же он на чем свет стоит поносил свою тупость. На следующий день он собирался обменять ножны, что было затруднительным с самого начала, поскольку это был подарок от Лукулло. Теперь же это вообще стало невозможным. В «Сломанном колесе» их каждый день приветствовали все так же сердечно, но обоим становилось все больше и больше не по себе, когда заказывались и поглощались кружки пива и тарелки с едой. Однажды вечером один из их сменявших друг друга партнеров по выпивке, лошадник из Навоны, носивший прозвище Россо по причине своих морковно-рыжих волос, откинулся на спинку стула и во всеуслышание спросил: раз все остальные ставили сегодня выпивку для всех присутствующих, как и накануне, то не собираются ли они в скором времени сделать то же самое? Его немедленно зашикали, но все же после этого отношение к чужестранцам стало другим. Лукулло и Пьерино проявляли прежнее дружелюбие, но если Сальвестро и Бернардо садились за другой стол, собравшаяся за ним компания таинственным образом рассеивалась и вскоре собиралась вновь, уже без них, в другом конце помещения. Другие завсегдатаи норовили сидеть, храня упорное молчание, перед пустыми кружками, пока Сальвестро не поднимался на ноги и не хлопал Бернардо по плечу, чтобы тот следовал за ним. Они начали влезать в долги, и Родольфо, хотя ничего и не говорил, с хитрецой наблюдал за ними, стоя у дверей в кухню. Сальвестро наблюдал за Бернардо. К его тревогам прибавилась боязнь того, что друг возьмет да и выплеснет свое дурное настроение: Бернардо смутно, но с каждым разом все сильнее был озадачен холодным приемом завсегдатаев. Он вспоминал прощальное замечание предводительницы разбойников, поселившихся в развалинах. Здесь нам тоже не место, думал он.