Носорог для Папы Римского - читать онлайн книгу. Автор: Лоуренс Норфолк cтр.№ 104

Когда они приближались ночью к месту назначения, Сальвестро неизменно замолкал. Бернардо непринужденно болтал, но потом и у него застывали слова на губах. Они останавливались и пережидали минуту-другую, наблюдая за редкими прохожими, шедшими в ту или в другую сторону. Сальвестро всматривался в черные тени, размеры и очертания которых со временем стали ему так же знакомы, как и дневной облик улицы, следя за движениями, изменениями, мельчайшими и наименее заметными перемещениями. Напротив «Палки» располагалась частично обрушенная стена. Немного дальше — нечто, когда-то бывшее изысканным питьевым фонтаном. Имелись там и дверные проемы, и ниши, и углы… Он ждал, и Бернардо ждал вместе с ним. Только когда улица становилась пустынна и тиха, когда не слышно было ни легчайшего вздоха, ни шага, ни звука металла, трущегося о ножны, ничего из того, что могло бы выдать присутствие тех, кого он опасался, они решались пройти вперед, оказавшись на виду, чтобы искать убежища на постоялом дворе. Потому что, как невольно повторял про себя Сальвестро, полковник никуда не делся. И объявится он, если того пожелает, именно здесь. Каждый вечер, когда они обретали безопасность в темном нутре постоялого двора, Сальвестро оборачивался, ничего не видел и переводил наконец дух, слыша, как вторит ему Бернардо. Когда он указывал на это своему сотоварищу, тот все равно отрицал существование человека, внушавшего им такие опасения.

По ночам казалось, что «Палка» делается в полтора раза больше, прирастая лестницами и новыми нависающими этажами, не видными при дневном свете. Внутри поджидал в засаде Лаппи, осыпавший непристойностями каждого, кого замечал, и разрешавший вход только после тщательного распознавания личности, сопровождая это ворчливым: «Ну, предположим!» Иногда он крался по коридорам или прятался за каким-нибудь углом, чтобы выкрикивать угрозы в уши проходящих мимо старух. Монахи в задней комнате грузно восседали на своих матрасах, точно от рассвета, когда Сальвестро с Бернардо поднимались и выходили, осторожно переступая через тела спящих, и вплоть до вечерней темноты братья всего лишь сменяли лежачее положение на сидячее. Сальвестро неопределенно размышлял об «особых религиозных обрядах», «аудиенциях с епископами» или о Папе. Монахи с ними не разговаривали. Герхард и его клика перешептывались в своем углу. Отец Йорг выводил корявые строчки, и те разбредались по пергаменту, следуя изгибу горбатой крышки сундука, который приор использовал вместо письменного стола. Брат Ханс-Юрген молча за ним наблюдал.

Когда они ковыляли по коридору, Бернардо снова начинал болтать о луковицах, которые они съели вместо ужина, или вспоминать о позавчерашних сочных фенхелях, а Сальвестро что-нибудь небрежно ворчал в ответ. У двери их разговор замирал. Монахи провожали их глазами, когда они пробирались через комнату к своим матрасам. Если Сальвестро мельком взглядывал на Ханса-Юргена, тот смотрел в сторону. Сальвестро вспоминал о второй ночи здесь, когда он прокрался через комнату, чтобы шепотом предостеречь этого монаха, а опустившись в темноте на колени и обнаружив, что не вполне понимает, о чем хочет предостеречь, пробормотал что-то о Герхарде и об извести. С тех пор его опасения усилились, однако же определеннее не стали. «Какое мне до этого дело?» — сердито думал он. Йорг был почти слеп, Сальвестро заметил это раньше остальных. Теперь, казалось они выпали из поля зрения приора, как выпадают через люк. Ночи, проведенные в келье Йорга, когда они сидели друг против друга за заваленным бумагами столом, принадлежали жизни кого-то другого, не его. Его мучила обида — будто у него что-то украли, а доказать он не в силах. Он думал о несчастных, укрывавшихся в развалинах со всеми своими обмотками и культями. Утирая с лица плевок той женщины, он подавил в себе желание спросить у нее: если «там» им не место, то где же оно в таком случае?

Не там, думал он, но также и не здесь. В комнате воняло. Солома в тюфяках не менялась со дня их прибытия, и рясы у многих монахов заскорузли от грязи, хотя Герхард и те, кто собирался вокруг него, выглядели чище остальных. Сальвестро не знал, чем они заполняют свои дни. Вечерние молитвы теперь отправлял Герхард, и были они краткими, преимущественно и последовательно касаясь их «обязательства», их «испытания», их «ошибки» и, наконец, «ошибки, которую их вынудили сделать». Йорг ничего не говорил, отчужденно сидя на своем тюфяке. Ханс-Юрген вращался между Флорианом, Иоахимом-Хайнцем, Хайнцем-Иоахимом и некоторыми другими, число которых с течением дней медленно убывало.

Вульф, Вольф и Вильф приходили и уходили, когда им вздумается. Подолы их ряс обтрепались и были заляпаны речной грязью, потому что большую часть времени они проводили среди попрошаек и задир под мостом Святого Ангела. Сальвестро и Бернардо дважды видели их там, проходя поверху, потому что троица в унисон выкрикивала: «Бернардо! Бернардо!» — привлекая к себе любопытствующие взоры паломников, ожидавших погрузки в шаланды, небольшие гребные лодки и челноки. Они задирали кверху руки и держали их так в безмолвном одобрении, лишь отчасти насмешливом. Когда Сальвестро окликал их, призывая подняться и вернуться вместе с ними в «Палку», они не обращали на него внимания. Когда их окликал Бернардо, они убегали. В спальне же послушники вели себя так, словно днем ничего не случилось, игнорируя Бернардо и Сальвестро вместе с остальными монахами. Час или два перед тем, как гасился свет, были временем перехваченных взглядов и напряженного молчания.

Только Йорг, казалось, пребывал в забытье. Каждую ночь монахи, спавшие ближе всего к нему, отодвигали свои матрасы, покуда он, слепец, не оказался в центре острова, намытого для него самого, Ханса-Юргена, Сальвестро и Бернардо. В другом конце комнаты разрасталась территория Герхарда. Приор по-прежнему ничего не говорил и не выдвигал никаких возражений. Он просыпался, молился, снова засыпал, а кроме того, строчил пером. Сальвестро улегся на свой матрас и уставился во тьму. В спину ему впились ножны, спрятанные в соломе тюфяка. Он лениво подумал, не сказать ли Бернардо, что именно Герхард подбил островитян на самосуд. Сладостно было представлять себе, как шея этого интригана переломится, словно восковая свеча, когда Бернардо приподнимет его одной рукой и покачает. Почему приор не изгнал мятежника? Такой вопрос можно было задать только в темноте. Стоило увидеть отца Йорга, как сразу становилось понятно, что на подобное он не способен.

В один из вечеров, выйдя в самый западный переулок, ведший от виа Алессандрина, они выжидали, остановившись в укромном уголке и наблюдая за тем, как тьму, царившую на виа деи Синибальди, потревожили несколько человек с тюками соломы, затем — мужчина, шедший под руку со смеющейся женщиной, затем — еще кто-то, кого тащили за собой две тявкающие собаки. Именно собаки привели Сальвестро в замешательство — не далее как утром они вели того же человека вниз по виа дель Элефанте и яростно разлаялись на Бернардо, подвигнув того на обычную речь об омерзительности собак. «Ничего не имею против, только если они маленькие или спят…» — начал Бернардо, и Сальвестро вполуха слушал продолжение привычного запутанного монолога, в котором перечислялись различные породы и относительная их омерзительность и который в конечном итоге сводился, как это бывало всегда, к тому, что «чем больше собака, тем она хуже». Те, что исчезали теперь за поворотом виа деи Синибальди, были средних размеров. Он ждал, пока лай не сменится тишиной, а потом заметил эту самую тень.