— Что с тобой, Феридэ? — удивлялся он. —
Откуда в тебе такая нежность?
Не важно, откуда появились эти чувства. Сейчас не время было
философствовать.
— Что поделаешь? Это так. Люблю — и все! — сказала
я с прежним жаром.
— Обещай мне: как только приедешь домой, ты этому
бедному младенцу, этому
малышу передай на память… Сувенир… Ну, сам понимаешь,
сувенир d'amour
[14]
.
Ах, как мне хотелось в присутствии Мишель дать Кямрану
какую-нибудь безделушку для внучонка кормилицы! Но, как назло, в кармане у меня
не было ничего, кроме бумажного катышка, которым я собиралась запустить в
престарелую сестру, всегда дремавшую на вечерних занятиях. И тогда безвыходное
положение вдохновило меня на нечто большее. Словно желая заключить Кямрана в
свои объятия, я схватила его за руки.
— Ты должен обнять за меня этого малыша и много, много
раз поцеловать его. Понимаешь? Обещаешь мне это?
Мы были почти в объятиях друг друга. Я чувствовала его
дыхание. Мой бедный неосведомленный кузен не мог понять этой бури чувств и
пребывал в страшной растерянности. Роль была сыграна великолепно. Можно было
опускать занавес. Я отпустила руки Кямрана и, задыхаясь, выскочила из комнаты.
Я ждала, что Мишель догонит меня в коридоре, бросится на шею. Однако ничего не
случилось. Я не услышала за собой шагов и остановилась, потом тихонько подошла
к комнате, где хранились наши карты, и прислушалась. Изнутри не доносилось ни
звука. Я не вытерпела и толкнула дверь. Кого же я увидела?! Это был старый брат
Ксавье, который иногда приходил к нам давать уроки музыки. Он стоял на
скамейке, согнув в коленях старческие ноги, и искал в верхнем ящике шкафа
нотные тетради.
Ах, будь он неладен! Принять старикашку за Мишель!.. Только
опозорилась перед Кямраном!
Я чувствовала, что лицо мое пылает огнем, как во время
приступа лихорадки. Вместо того чтобы вернуться в класс, я вышла в сад, подошла
к источнику и сунула голову под струю воды.
Мало того, что я вся пылала, тело мое охватывала какая-то
странная дрожь. Вода стекала по волосам, по лицу, проникая за рубашку, а я
стояла и думала:
«Если уже игра в любовь заставляет человека так гореть и
трепетать, так какова же сама любовь?!»
* * *
В этот год Кямран часто приходил ко мне в пансион, так
часто, что всякий раз, когда в классе открывалась дверь, сердце мое начинало
учащенно биться, словно это опять пришли за мной из прихожей. Можно сказать,
что шоколада, печенья и пирожных, которые мне преподносил Кямран, хватало на
весь класс.
Моя подружка по классу Мари Пырлантаджиян, знаменитая не
только прилежанием, но и своим обжорством, разгрызая большими белыми зубами мои
конфеты, говорила с нескрываемой завистью и восхищением:
— Как, наверно, любит тебя твой поклонник, если он
приносит такие вкусные вещи!
Вместе с тем вся история начала мне уже надоедать. Меня
часто мучили угрызения совести: подарки Кямрана — это была плата болтливой
девчонке за молчание, а я выдавала их подружкам за знаки внимания. Как это было
нечестно! Да и почему Кямран так зачастил в пансион? Всякий раз у него была
какая-нибудь причина: «Шел проведать больного товарища, который живет тут
неподалеку…» Или: «Хотел послушать музыку в саду Таксим…»
Как-то во время очередного визита он сказал, хотя я его ни о
чем не спрашивала:
— Был у Нишанташи у старого приятеля отца. Отец его
очень любил.
Не удержавшись, я кинулась в атаку:
— Как его звать? Чем он занимается? По какому адресу
живет?
Мой кузен растерялся. Нападение было так неожиданно, что он
не успел даже выдумать имя и адрес. Покраснев, смущенно улыбаясь, он хотел было
обмануть меня словами:
— Зачем тебе это знать? Для чего тебе? Какое странное
любопытство!
Я вела себя так, будто вопрос был очень важный.
— Хорошо же. Я спрошу об этом у тети на той неделе.
Кямран сделался совсем пунцовым.
— Прошу тебя, — взмолился он, — не говори об
этом маме. Она не хочет, чтобы мы встречались.
Коварный скорпион, вечно ты будешь меня обманывать!.. Я
знаю, что ты собой представляешь! Рассердившись, я вскочила с кресла и сунула в
карманы передника руки, которые он пытался схватить.
— Если вы считаете, что меня интересуют друзья вашего
отца или ваши собственные друзья, вы ошибаетесь. — Я выпалила это
совершенно неожиданно, ни с того ни с сего, и вышла.
После этого случая всякий раз, когда Кямран появлялся в пансионе,
я под разными предлогами не выходила к нему. Коробки, которые он продолжал
приносить, я открывала в саду или классе и тут же отдавала на разграбление
подругам, даже не притронувшись к ним.
Все было ясно. Несомненно, счастливая вдовушка жила где-нибудь
недалеко от пансиона. Они договорились еще в ту ночь… Мой кузен часто хаживал к
ней в гости, а на обратном пути заглядывал в пансион.
Какое мне дело до их нравственности?! Но меня бесило, что я
стала игрушкой в их руках. Всякий раз, когда я думала об этом, меня бросало в
жар и я кусала губы, чтобы не заплакать от злости.
Было, конечно, очень просто узнать, где живет Нериман,
спросив об этом дома. Но я не представляла себе, как можно произнести вслух имя
этой женщины.
Однажды в воскресенье я гостила дома. Кто-то обратился к
Неджмие:
— Ты знаешь, два дня тому назад я получила письмо от
Нериман… Кажется, она очень счастлива…
В этот момент я собиралась выйти из комнаты, чтобы искупать
в бассейне маленького пуделя. Услышав это известие, я остановилась у порога,
присела на корточки и осторожно выпустила собачонку на пол. Расспрашивать о
счастливой вдовушке я, конечно, не стала бы, но никто не мог запретить моим
ушам слушать.
— Нериман очень довольна мужем. Ах, если бы бедняжка
хоть на этот раз оказалась счастливой! — продолжала гостья.
А Неджмие, как глухое эхо под куполом бани, повторила:
— Да, да, пусть хоть в этот раз будет счастлива,
бедняжка!
На этом разговор прекратился. Неожиданно все выяснилось само
собой.
Я спросила шутливо:
— Ханым-эфенди вторично вышли замуж?
— Какая ханым-эфенди?
— Та, от которой вы получили письмо. Нериман-ханым.
Неджмие ответила мне за гостью:
— Как, разве ты не знала? Давно… Нериман вышла замуж за
инженера. Вот уже полгода они с мужем в Измире.