— Это говоришь ты, Феридэ?
— Да, к сожалению, это так, — кивнула я и глубоко
вздохнула, чтобы моя ложь выглядела более правдоподобной.
Теперь Мишель от удивления даже перекрестилась.
— Это прекрасно, чудесно, Феридэ! Но только очень жаль,
я никак не могу тебе поверить!
Бедняжка Мишель была такой страстной почитательницей
любовных историй, что ей доставляло удовольствие быть даже просто свидетелем
сердечных переживаний других. Но, увы, я так мало еще сказала, что она не
решилась мне поверить и открыто выразить свою радость.
Впрочем, я, кажется, зашла в своих признаниях слишком
далеко. Отступать было бы просто нечестно.
— Да, Мишель, — подтвердила я, — я тоже
люблю!..
— Всего-навсего только любишь, Чалыкушу?
— Ну, разумеется, не без взаимности, grande gourde.
Итак, я возвратила Мишель прозвище «gourde», которым она
меня только что наградила, да еще в превосходной степени, и ей не пришло в
голову возразить: «Это ты gourde. Это твое прозвище».
Стоит начать лгать, как сразу же удается еще больше
расположить к себе человека. Вот чудо! Теперь Мишель поддерживала меня за талию
еще нежнее.
— Расскажи, Феридэ… Расскажи, как это было. Выходит, и
ты тоже… Правда, любить — это чудесно, не так ли?
— Конечно, чудесно…
— А кто он? Он очень красив, этот юноша, которого ты
любишь?
— Очень красив…
— Где ты с ним встретилась? Как вы познакомились?
Я не отвечала.
— Ну… не скрывай…
Я прямо из кожи лезла, чтобы не скрывать. «Ах, что
придумать? Что сказать?» Но мне ничего не приходило в голову. Нужен
возлюбленный, который существует на самом деле, чтобы поразить всех моих
подруг. А ведь так трудно, так невероятно трудно найти… хотя бы даже просто в
воображении!
— Ну, Феридэ, не тяни. А то я всем скажу, что ты
пошутила со мной.
Мне сразу стало не по себе. Пошутила? Не дай господи! Тогда
прозовут не только «фляжкой» или «кувшином»! Я тут же решила: «Надо срочно
сочинить любовную историю, от которой бы у Мишель дух захватило».
Как вы думаете, кого я представила Мишель в качестве своего
возлюбленного?.. Кямрана!
— У нас роман с кузеном… — сказала я.
— Это тот светловолосый юноша, которого я видела год
тому назад у нас в прихожей?
— Ну да…
— Ах, он такой красивый!
Я вам уже сказала, что Мишель была помешана на любовных
историях. За все время Кямран навестил меня в пансионе раза два-три. Очевидно,
Мишель почуяла присутствие в пансионе молодого человека, как кошка мясо, и
тайком подсматривала за нами, когда мы болтали в прихожей. Как странно, не
правда ли?
На небе зажглись звезды. Стояла осень, но было тепло;
казалось, что в воздухе пахнет нескошенной травой.
Я всем телом навалилась на Мишель, моя щека была крепко
прижата к ее щеке. Я принялась рассказывать ей историю своей несуществующей
любви:
— Была ночь еще более прекрасная, чем эта. Мы покинули
нашу шумную компанию, которая осталась у дома. Я шла впереди, мой кузен сзади…
Он говорил мне красивые слова. Сейчас я не в состоянии повторять их, просто не
хочу… Оглушительно трещали кузнечики. Мы шли и шли… Аллеи, по которым мы
проходили, были залиты лунным светом. Потом мы оказались в тени деревьев затем
снова под светом луны, чтобы через минуту опять погрузиться в темноту…
— Господи, какой у вас большой сад, Феридэ! —
вставила нетерпеливая Мишель.
Я испугалась: «Может, у меня получается неестественно?»
— Не такой уж он большой. Просто мы не
торопились, — продолжала я. — Наконец мы очутились… в конце сада, у
забора, отделяющего нас от соседей, где растет огромная чинара. Дойдя до нее,
мы остановились. Я привстала на цыпочки и сделала вид, будто смотрю через
забор. Мой кузен нерешительно потирал руки, словно хотел что-то сделать и не
мог осмелиться…
— Но ведь ты смотрела в соседский сад! Как ты могла все
это заметить?
— На забор падала тень кузена, мне было все видно.
Очевидно, я неплохо вошла в роль: тело мое вздрагивало,
голос прерывался, на глаза набегали слезы.
— Ну, а дальше, Феридэ, дальше…
— Потом вдруг кузен схватил меня за руки…
— Ах, как чудесно! Дальше…
— Дальше? Откуда я знаю…
— Боже, ты остановилась на самом интересном месте!
— Потом вдруг на дереве закричала какая-то птица,
гадкая, отвратительная птица… Мы испугались и убежали.
Я не смогла сдержать слез, припала к груди Мишель и
разрыдалась.
Неизвестно, сколько бы я так плакала, но, к счастью, наше
исчезновение было замечено. Послышались крики девочек, нас разыскивали:
Мишель откликнулась:
— Идем!.. Мы не можем быстро!.. У Чалыкушу болит
нога!..
— Ты правильно сказала, Мишель… И я плачу именно
поэтому. Теперь мы можем пойти быстрее…
В ту ночь я ревела и в постели, когда все уже спали. Только
теперь слезы уже не нужны были для роли, просто я сердилась на себя. Допустим,
мне надо было солгать, чтобы доказать подружкам, что я не gourde. Но неужели на
свете нет других имен? Почему я заговорила о своем кузене, о Кямране, которого
я ненавидела больше всего в жизни? Я поклялась, что завтра утром, как только
проснусь, возьму Мишель за руку, отведу ее в сторонку и скажу, что мой любовный
рассказ — выдумка.
Но, увы, проснувшись на другое утро, я почувствовала, что от
моего стыда и гнева не осталось и духу.
Так я и не осмелилась сказать правду Мишель, которая теперь
смотрела на меня совсем другими глазами и относилась, как к больному ребенку.
Постепенно эта легенда стала известна всем. Правда, Мишель,
видимо, строго наказывала хранить тайну, так как в глаза мне никто ничего не
говорил. Но по взглядам девочек, по их смеху я понимала, что они хотят сказать.
Это наполняло меня удивительной гордостью. Мне пришлось даже отказаться от
болтовни и проказ. Теперь в глазах подружек я стала молодой девушкой,
влюбленной в кузена. В этой роли мне никак не подходило прыгать, точно кукла на
веревочке, и проказничать.
Но, как говорится, от самой себя не убежишь. Когда по
вечерам на последней перемене я брала Мишель под руку и продолжала шепотом выдумывать
все новые и новые небылицы, я иногда снова становилась похожей на бесенка.