– Нет, со мной все в порядке, – ответил я. Но не имел
ни малейшего понятия, правда это или нет. Ну и сложная работа!
Неожиданно ее рука дотронулась до моего члена, застав меня
врасплох и немедленно приведя меня в возбуждение. Я почувствовал, как он
вытягивается и затвердевает. Всепоглощающее ощущение, оно вернуло меня к жизни.
Когда я взглянул на ее грудь и маленький треугольник волос между ног, орган мой
стал еще тверже. Да, этот момент я превосходно вспомнил; смотри во все глаза, а
остальное неважно… Ах, как хорошо… Только бы положить ее на кровать.
– Ого! – прошептала она. – Ну и орудие у тебя!
– Да? – Я опустил глаза. Чудовищная вещь вдвое
увеличилась в объеме. По сравнению со всем остальным она действительно
выглядела ужасно непропорциональной. – Думаю, ты права. Можно было
догадаться, что Джеймс не забудет проверить.
– Кто такой Джеймс?
– Какая разница? – промямлил я. Я повернул к себе ее
лицо и поцеловал мокрые маленькие губы, ощущая сквозь тонкую кожу твердость ее
зубов. Она приоткрыла рот навстречу моему языку. Это было приятно, хотя привкус
на ее губах не доставлял мне удовольствия. Неважно. Но мои мысли перескочили на
кровь. Выпить ее кровь…
Где же нарастающее напряжение, вызванное приближением
жертвы, напряжение той секунды, когда я вот-вот прокушу кожу и на язык
прольется кровь?
Нет, все будет не так просто, да и не так самозабвенно. Все
состоится между ног и будет больше похоже на дрожь, хотя и на, я бы сказал,
яростную дрожь.
Сама мысль о крови усилила мою страсть, и я грубо толкнул ее
на кровать. Я хотел побыстрее закончить, а все остальное меня не интересовало.
– Подожди минутку, – сказала она.
– Чего ждать? – Я взобрался на нее, еще раз поцеловал,
протолкнув язык поглубже. Крови не было. Какая бледность! Никакой крови. Мой
орган скользнул между ее жарких бедер и чуть не взорвался. Но время еще не
пришло.
– Я сказала, подожди! – закричала она,
покраснев. – Без презерватива нельзя!
– Черт возьми, что ты такое говоришь? – бормотал я. Я
знал значение этих слов, но они не особенно укладывались у меня в голове. Я
опустил руку, нащупал окруженное волосами лоно, а потом – сочную влажную щель,
которая показалась мне восхитительно маленькой.
Она закричала, чтобы я слезал с нее, и толкнула меня руками.
От жара и ярости она раскраснелась и внезапно показалась мне очень красивой, а
когда она отпихнула меня коленом, я хлопнулся на нее, потом приподнялся, чтобы
засунуть в нее свой орган, и чуть не вскрикнул, почувствовав, как на нем плотно
сомкнулась горячая плоть.
– Не надо! Прекрати! Я сказала, прекрати! – кричала
она.
Но ждать я не мог. Черт возьми, с чего она взяла, что сейчас
подходящее время для дискуссии, в смутном бреду поинтересовался я про себя.
Потом, в миг ослепительного спазматического возбуждения, все было кончено. Из
меня изверглась сперма.
В первый момент мне казалось, так будет целую вечность; но
через секунду все кончилось, словно ничего и не произошло. Я лежал на ней без
сил, утопал, разумеется, в поту, и меня бесили липкость всего этого процесса и
ее панические вопли.
Наконец я перевернулся на спину. У меня болела голова, все
гнусные запахи резко усилились – грязный запах кровати с продавленным
бугорчатым матрасом, тошнотворная вонь кошек.
Она выскочила из постели. И, похоже, сошла с ума. Она
дрожала и плакала, схватила со стула одеяло, прикрылась им и начала кричать,
чтобы я убирался, убирался, убирался вон.
– Да что с тобой такое? – спросил я.
Она обрушила на меня град современных проклятий:
– Ах ты задница, мерзкая тупая задница, идиот,
козел!.. – И все в том же духе. Я мог заразить ее, говорила она с ходу
назвав несколько болезней. К тому же она может забеременеть. Я – одуревший
ублюдок! Мне следовало немедленно выметаться. Как я посмел? Я должен убраться,
пока она не вызвала полицию. И так далее…
Меня окатила волна сонливости. Я старался сосредоточиться на
ней, несмотря на темноту. За этим последовал приступ тошноты, равного которому
еще не было, и лишь огромным усилием воли я сумел удержаться от рвоты.
Наконец я сел, затем поднялся на ноги. Я посмотрел, как она
стоит, плачет и кричит на меня, и внезапно понял, какая она несчастная, понял,
что и в самом деле ее обидел и что по лицу ее разливается уродливый синяк.
Очень постепенно до меня дошло, что случилось. Она хотела,
чтобы я использовал какое-то профилактическое средство, а я взял ее буквально
силой. Она не получила никакого удовольствия, а только испугалась. Я вспомнил,
как она вырывалась в момент моей кульминации, и понял, что она и помыслить не
могла, чтобы я мог наслаждаться борьбой, ее злостью и протестами, наслаждаться
своей победой. Полагаю, однако, что в презренном, обыденном смысле я получил
удовольствие.
Эта история показалась мне невероятно гнусной. Меня охватило
отчаяние. Даже удовольствие – сплошная ерунда. Я думал, что не выдержу больше
ни секунды. Если бы можно было связаться с Джеймсом, я бы предложил ему еще
одно состояние, лишь бы он немедленно вернулся. Связаться с Джеймсом… Я
совершенно забыл, что надо найти телефон.
– Послушай меня, ma chére, – попытался я ее
успокоить. – Мне очень жаль. Все вышло неправильно. Я понимаю. Прости
меня.
Она шевельнулась, чтобы дать мне пощечину, но я с легкостью
схватил ее за запястье и дернул руку вниз, причинив ей легкую боль.
– Убирайся! – повторила она. – Убирайся, или я
позову полицию!
– Я понимаю, о чем ты говоришь. Я не занимался этим целую
вечность. Получилось неловко. Тебе не понравилось.
– Не то слово – не понравилось! – взвизгнула она.
И на этот раз она действительно меня ударила. Я не успел
среагировать, и меня изумила ее сила. Лицо горело, и эта боль взбесила меня. То
была оскорбительная боль.
– Вон! – опять заорала она.
Я начал одеваться, но с тем же успехом я мог поднимать мешки
с кирпичами. Меня охватил тупой стыд, в каждом моем жесте, в каждом слове
ощущалась такая неуклюжесть, что мне захотелось попросту провалиться сквозь
землю.
Наконец я застегнул все пуговицы и все молнии, надел грязные
мокрые носки и тонкие ботинки и собрался уходить.
Она сидела на кровати и плакала, у нее были ужасно худые
плечи, а под бледной кожей выпирали нежные кости позвоночника, волосы густыми
волнистыми прядями упали на одеяло, которое она прижимала к груди. Какой она
казалась хрупкой – и какой, к сожалению, некрасивой и отталкивающей!