– Я увижу ваш дух, пока мы будем меняться?
– Нет, не увидите. Увидеть можно, но потребуется большое
количество энергии, а вам нельзя отвлекаться от непосредственной цели. Не
смотрите ни на что, кроме этого тела; вам нужно попасть в него, начать им
двигать, смотреть его глазами, как я сказал.
– Да.
– И еще. Возможно, вас испугает вид собственного тела – либо
безжизненного, либо уже заселенного мной. Не позволяйте страху возобладать над
вами. Здесь должны сыграть свою роль определенное доверие и смирение. Верьте,
что мне удастся вселиться в ваше тело, не причинив ему вреда, а затем я сразу
же исчезну, чтобы избавить вас от постоянного напоминания о том, что мы
сделали. Вы увидите меня только в пятницу утром, как и договаривались. Я не
буду разговаривать с вами, потому что звук моего голоса, исходящий из вашего
рта, может вас расстроить. Это понятно?
– И как будет звучать ваш голос? Как будет звучать мой?
Он еще раз глянул на часы, потом повернулся ко мне.
– По-другому, – сказал он. – Объем голосовых
связок у всех разный. Этот человек, например, придал моему голосу глубину,
которой я ранее не обладал. Но у вас, разумеется, сохранится ритмика,
произношение, речевые модели. Изменится только тембр. Да, это подходящее слово.
Я посмотрел на него – долго, внимательно.
– Имеет значение, верю я в успех или нет?
– Нет, – отозвался он с широкой улыбкой. – Это же
не спиритический сеанс. Вам нет необходимости воспламенять способности медиума
своей верой. Через секунду увидите. Что еще сказать? – Он напрягся и
наклонился вперед.
Собака внезапно громко зарычала.
Я успокоил ее, протянув руку.
– Вперед! – резко сказал Джеймс, переходя на
шепот. – Выходите из своего тела, быстро!
Я откинулся назад, снова сделав собаке знак успокоиться.
Потом приказал себе подняться и почувствовал, как внезапно все мое тело
завибрировало. Тут наступило чудесное осознание того, что я и в самом деле
поднимаюсь – как дух, невесомый и свободный; в поле моего зрения все еще
оставалось мое мужское тело, руки и ноги, распростертые прямо под белым
потолком, а когда я глянул вниз, моим глазам предстало поразительное зрелище:
мое собственное тело неподвижно сидело в кресле. О, что за чудесное чувство –
словно я мгновенно могу попасть туда, куда захочу! Как будто тело мне было
вообще не нужно, как будто моя с ним связь с самого рождения была большим
заблуждением.
Физическое тело Джеймса чуть-чуть качнулось вперед, его
пальцы принялись шарить по белой столешнице. Только не отвлекаться! Главное –
обмен.
– Вниз, вниз, вот в то тело! – произнес я вслух, но
никаких звуков не было слышно, и тогда я без слов заставил себя устремиться
вниз и влиться в новую плоть, в физическую оболочку.
В ушах зашумело, началось сжатие, словно меня всего
пропихивали в узкую скользкую трубку. Вот мучение! Мне захотелось на свободу.
Но я чувствовал, как заполняю пустые руки и ноги, как тяжелеет и натягивается,
смыкаясь вокруг меня, плоть, как на лицо, словно маска, опускаются те же
ощущения.
Еще не понимая, что делаю, я попытался открыть глаза – но я
управлял веками этого тела, по-настоящему моргал, уставился смертными глазами
на тускло освещенную комнату, на собственное тело, сидевшее напротив, на мои
собственные синие глаза, впивающиеся в меня сквозь фиолетовые очки, на мою прежнюю
загорелую кожу.
Я почувствовал, что задыхаюсь, – необходимо с этим
кончать, но тут меня осенило: я внутри! Я попал в тело! Обмен завершен. Я не
смог не сделать грубого глубокого вдоха, благодаря чему задвигалась эта броня
плоти, потом я хлопнул рукой по груди, придя в ужас от ее толщины, и услышал
тяжелый влажный плеск крови в сердце.
– Господи Боже, получилось! – вскрикнул я, пытаясь
вырваться из окружившей меня темноты, из тенистой завесы, застилавшей сияющее
тело напротив, которое теперь возвращалось к жизни.
Мое бывшее тело конвульсивно дернулось вверх, воздев руки,
словно от ужаса, попав одной рукой в люстру, отчего лампочка в ней разорвалась;
стул с грохотом рухнул на пол. Собака подпрыгнула и разразилась громким
угрожающим лаем.
– Нет, Моджо, сидеть, собака! – услышал я собственный
голос, исходящий из этого плотного, тесного смертного горла, тщетно пытаясь
разглядеть в темноте хоть что-нибудь, и осознал, что это моя рука ухватила пса
за ошейник и отшвырнула его назад прежде, чем он успел атаковать мое бывшее
вампирское тело, которое глазело на собаку в полном изумлении, яростно
поблескивая голубыми глазами, расширившимися и пустыми.
– Давай, убей его, – раздался голос Джеймса,
оглушительный рев, вырвавшийся из моего прежнего сверхъестественного рта.
Мои руки поднялись к ушам, чтобы отгородиться от этого
звука. Собака снова рванулась вперед, и я снова схватил ее за ошейник, до боли
сжав пальцами цепочку, устрашенный ее силой, насколько превышавшей силу моих
рук. О боги, придется заставить это тело работать! Это всего лишь собака, а я –
сильный смертный мужчина!
– Прекрати, Моджо! – взмолился я, когда он сдернул меня
со стула и повалил на колени, что оказалось весьма болезненно. – А ты
убирайся отсюда! – взревел я. Колени ужасно болели. Голос был слабым и
глухим. – Убирайся!
Существо, что раньше было мной, проплясало мимо, взмахивая
руками, и врезалось в дверь черного хода, разбив окно и впустив в комнату порыв
холодного ветра. Собака обезумела и не желала слушаться.
– Вон отсюда! – снова выкрикнул я и, оцепенев от ужаса,
увидел, как это существо попятилось и вывалилось прямиком в открытую дверь,
круша дерево и оставшееся стекло, а потом поднялось с крыльца в заснеженную
ночь.
В последний момент я увидел, как в вихре кружащегося снега
он отвратительным видением застыл в воздухе над ступеньками. Потом его
конечности задвигались более слаженно, словно он плыл по невидимому морю. Он
все еще таращил бессмысленные голубые глаза, словно не мог придать выражение их
сверхъестественной плоти, и они сверкали, словно два пламенеющих драгоценных
камня. Его рот – бывший мой рот – растянулся в бессмысленной улыбке.
И он исчез.
Я перевел дух. Комната заледенела, зимний ветер пробрался в
каждый уголок, свалив медные горшки с витиеватой подставки и отметя их к входу
в столовую. Внезапно пес затих.
Я осознал, что сижу рядом с ним на полу, обнимая его правой
рукой за шею и положив левую на мохнатую грудь. Каждый вдох причинял мне боль,
я щурился, потому что снег мело прямо мне в глаза; я был загнан в это
тело, набитое изнутри свинцовыми гирями и клопами, а холодный воздух щипал мне
лицо и руки…