История похитителя тел - читать онлайн книгу. Автор: Энн Райс cтр.№ 58

– Господи, Моджо! – прошептал я в мягкое розовое ухо. – Господи Боже, получилось. Я – смертный человек.

– Ладно, – тупо сказал я и снова изумился слабому и глухому звучанию этого тихого голоса, – началось, теперь возьми себя в руки. – При этой мысли мне стало смешно.

Хуже всего был холодный ветер. У меня стучали зубы. Кусачая боль, распространяющаяся по коже, не имела ничего общего с болью, которую я ощущал вампиром. Надо починить дверь, но я понятия не имел, как это делается.

От двери вообще хоть что-нибудь осталось? Непонятно. Я словно пытался разглядеть ее через облако ядовитого дыма. Я медленно поднялся на ноги, мгновенно отметив увеличение роста, и почувствовал себя ужасно грузным и неустойчивым.

В комнате не осталось и воспоминания о тепле. Я слышал, как ворвавшийся ветер воет во всем доме. Медленно и осторожно я шагнул на крыльцо. Лед. Нога моя поехала вправо, отбросив меня назад, к косяку двери. Меня охватила паника, но я ухитрился вцепиться крупными дрожащими пальцами во влажное дерево и не свалиться со ступенек. Я снова попытался увидеть хоть что-нибудь в темноте, но не разобрал никаких отчетливых очертаний.

– Да успокойся ты, – вслух сказал я себе, понимая, что пальцы у меня одновременно потеют и немеют, да и ноги тоже охватывает болезненное онемение. – Здесь нет искусственного освещения, вот и все, а ты смотришь глазами смертного! Теперь сделай же хоть что-нибудь умное! – И осторожными шагами, едва не поскользнувшись еще раз, я вернулся в дом.

Я видел смутный силуэт сидящего Моджо, который наблюдал за мной с громким сопением, и в одном из его больших глаз заискрился огонек. Я ласково обратился к нему:

– Это же я, Моджо, собака, понятно? Это я! – И я нежно погладил мягкую шерсть между ушами. Я направился к столу, очень неуклюже уселся в кресло, снова поразившись толщине и тяжести своей новой плоти, и зажал рукой рот.

«Получилось, правда, получилось, дурачина, – подумал я. – Никаких сомнений. Удивительное чудо, вот что это такое. Ты освободился от своего сверхъестественного тела! Ты – человек. Ты – мужчина. Кончай паниковать. Рассуждай как герой, ведь ты так гордишься тем, какой ты герой! Пора стать практичным. Тебя завалит снегом. Это смертное тело замерзает, Бога ради, принимайся за дело как положено!»

Но вместо этого я лишь еще шире раскрыл глаза и уставился на снег – кажется, это снег, – собирающийся в кучки маленьких сверкающих кристаллов на белой столешнице. Я ожидал, что мое зрение вот-вот станет более четким, и, разумеется, зря.

«Это, наверное, разлитый чай? И разбитое стекло. Не порежься осколками – рана не заживет».

Подошел Моджо, и я обрадовался, когда к моей дрожащей ноге прижался большой, мягкий, мохнатый бок. Но почему это ощущение кажется таким далеким, словно меня завернули в несколько слоев фланели? Почему я не ощущаю его чудесный чистый шерстяной запах? Ясно, органы чувств менее восприимчивы. Чего и следовало ожидать.

«Теперь иди, посмотрись в зеркало: узри чудо своими глазами. Да, и заодно закрой эту комнату».

– Идем, пес, – сказал я собаке, и мы вышли из кухни в столовую. С каждым шагом я чувствовал себя все более неловким, медлительным и громоздким; неумелыми, негнущимися пальцами я закрыл дверь. В нее ударил порыв ветра, в щели просочился сквозняк, но дверь выдержала.

Я развернулся, на секунду качнулся, потом выпрямился. Господи Боже, разве так уж трудно со всем этим управляться? Я покрепче уперся ногами в пол и взглянул вниз, поразившись, какие у меня огромные ноги, потом перевел глаза на руки, тоже не маленькие. Но не уродливые, нет, отнюдь. Без паники! Часы доставляли мне неудобство, но они еще понадобятся. Ладно, часы оставим. Но кольца? Определенно они мне на пальцах не нужны. Зудят. Я хотел стянуть их с пальцев. Не вышло! Боже мой!

«Прекрати! Ты сейчас сойдешь с ума, потому что не можешь снять кольца. Это глупости. Не торопись. Ты что, не знаешь про такую вещь, как мыло? Намылишь руки, вот эти большие смуглые заледеневшие руки, и кольца соскользнут».

Я обхватил себя руками, испытывая отвращение к липкому человеческому поту под рубашкой – ничего общего с кровавым потом, – затем сделал глубокий вдох, игнорируя тяжелое биение в груди и саднящее чувство, вызванное самим актом вдоха и выдоха, и заставил себя оглядеть комнату.

«Сейчас не время кричать от ужаса. Давай, осмотрись в комнате».

Все виделось очень нечетко. В дальнем углу горел один торшер, а на камине – крошечная лампа, но все равно было ужасно темно. Мне показалось, что я – под водой, под мутной водой, может быть даже окрашенной чернилами.

Это нормально. Смертные. Так они видят. Но какое же все унылое, неполное! Никакого ощущения открытости и пространственности, присущего взгляду вампира.

Что за гнусный мрак – темные блестящие кресла, едва различимый стол, расползающийся по углам тускло-золотой свет, лепнина на потолке, исчезающая в тени, в непроницаемой тени, – а как пугающе выглядит пустой черный холл!

В такой темноте может прятаться кто или что угодно. Даже другой человек. Я посмотрел на Моджо и поразился, какой он нечеткий, какой таинственный – но совершенно по-другому. Вот оно что! В таком полумраке силуэты выглядят расплывчатыми. Абсолютно невозможно определить истинные размеры или материал.

Да, но над камином же было зеркало!

Я подошел к нему, разочарованный тяжестью рук и ног, а также внезапной боязнью споткнуться и необходимостью постоянно смотреть под ноги. Я придвинул маленькую лампу к зеркалу и взглянул на свое лицо.

О да. За ним скрывался я сам, и как же оно изменилось! Исчезли напряженность и жуткий нервный блеск глаз. Меня разглядывал молодой человек, причем изрядно напуганный.

Я поднял руку и потрогал рот и брови, потом лоб, который оказался выше моего, а затем – мягкие волосы. Лицо было приятным, бесконечно приятнее, чем я думал, открытое, без глубоких морщин, пропорциональное и с выразительными глазами. Но мне не понравился таящийся в глазах страх. Нет, очень даже не понравился. Я попытался придать лицу новое выражение, научиться управлять чертами лица изнутри и заставить их выразить мое удивление. Это оказалось нелегко. И я не был уверен, что испытывал удивление. Да-а-а… В этом лице я не видел ничего, что шло бы изнутри.