– Вот такую бы и нам...
– Подожди до адмиральства, – сказал Мазур. –
Авось, и наживем... Телевизор посмотреть, что ли? Шторы задернуть, с улицы не
видно... Ладно, это потом.
Подошел, распахнул дверцу холодильника – наглеть так
наглеть. Особого изобилия там не наблюдалось: в морозилке – два пакета с
французскими курицами, внизу – две банки крабов, пачка отечественного
маргарина, бутылка финской вишневой «21», две бутылочки «Пепси».
– Негусто, – сказал он. – Ну, у нас консервов еще
навалом, сейчас на плите разогреем...
– Давай я курицу в духовку суну? – будничным тоном
предложила Ольга. – Все равно сидеть до темноты, успеем...
– Ага, – кивнул он и расхохотался: – Ну, хороши мы...
Ладно, займись курицей, малыш. В самом деле, времени навалом. Рюмашку дернешь?
Все пузыри непочатые...
– Потом.
– Ну, тогда и я потом. А пока «Пепси» ошарашу, сто лет уж не
видел...
– Мне тоже открой.
Мазур вынул обе бутылочки, лихо сковырнул красивые пробки об
угол бильярдного стола. Ольга вытащила заиндевевший пакет с курицей, отправилась
в кухню, прихлебывая из бутылочки на ходу. Осушив свою в три глотка, Мазур
задумчиво взял гладкий, новенький бильярдный шар и, не целясь, метнул в лузу на
противоположном торце. Попал, конечно, сетка была без дна, и шар звонко упал на
пол, покатился в угол. Направился к телевизору.
В кухне раздался короткий сдавленный вскрик, шум падения.
Мазур кинулся туда машинально, не раздумывая. На какой-то миг ощутил странную
вялость, словно во сне, когда тело не желает повиноваться.
Ольга лежала у плиты, нелепо откинув руку, курица, уже
освобожденная от пакета, валялась рядом, задрав пухлые ножки, а пустая
бутылочка, рокоча и постукивая, еще катилась в угол. Мазур опустился рядом с
ней на колени, от этого движения его вдруг повело в сторону, словно вдрызг пьяного,
моментально восстановив равновесие, попытался перевернуть жену лицом вверх – и
перед глазами все непонятно поплыло.
Вспыхнувшая догадка таилась еще на уровне подсознания,
неописуемая членораздельными словами, – но ему хватило и этого,
превозмогая клонящую к полу вялость, уперся левой рукой, поднял правую, чтобы
сунуть в рот два пальца, опорожнить желудок, выбросить отраву…
Сознание погасло, словно задули свечу.
* * *
...Сначала вернулось зрение, потом уже все прочее – в том
числе и горький, противный привкус, растекшийся по глотке и небу. Попытавшись
пошевелиться, Мазур ощутил себя словно бы парализованным, прошло несколько
мучительных и страшных секунд, прежде чем он догадался опустить глаза – и
увидел тонкие белые веревки, опутавшие тело так густо, что кое-где из-под них
не видно было одежды. Пошевелиться не удалось – замотан надежно и умело.
Веревки впивались в тело при каждой попытке напрячь мускулы.
Только голова ворочалась. Он поднял глаза. Сначала увидел
три пары ног в кроссовках, разноцветные спортивные шаровары, потом всех сидящих
целиком – троих упитанных субъектов немногим старше тридцати, лица не злые,
скорее презрительные, один в тонких золотых очках. Оказалось, Мазур лежал под
окном, на правом боку, а Ольга сидела в высоком деревянном кресле у камина,
связанная лишь по запястьям и лодыжкам, тоже пришедшая уже в себя, скорее
встревоженная, чем испуганная.
– Проснулся, синий? – где-то даже ласково спросил
человек в золотых очках. – Кошмары не мучили?
Второй ухмыльнулся, а третий, моложе всех и сразу казавшийся
самым простоватым на вид, громко заржал. Но тут же присмирел под укоризненным
взглядом очкастого.
– Кто? – переспросил Мазур.
– Да ты не прибедняйся, синенький, – очкастый покривил
губы, сунул в рот сигарету. – Мы тут на тебя посмотрели, пока вязали, вся
генеалогия прописана... Ты что же это хулиганишь, сука лагерная? Ну добро бы ты
влез телевизор уволочь да на полу нагадить – но ты же в мой честный дом свою
спаленную тачку приволок и нахально в гараж загнал... А если бы, не дай бог,
милиция с проверкой? Что мне им сказать? Что это мы тех двух вертухаев вчера
пристукнули?
– Вчера?
– Вчера, голубь ты рисованный, вчера... Ты уж прости, но
валялся ты примерно сутки. И девочка твоя тоже. Хороший препарат, а? Признаюсь
тебе честно, мы тут повеселиться хотели – бичи, знаешь ли, шкодят без всякого
уважения к частной собственности. Вот и поставили мышеловку, кто ж знал, что
залетит такая пташка, начнет к тому же не с водочки, а с газировки...
– Значит, серьезный путешественник, – сказал второй.
– Да уж, да уж... – человек в золотых очках подошел к
бильярдному столу, не прикасаясь, провел рукой над Мазуровым
барахлишком. – Самородное золото, пистолетик, два чужих документа, да
вдобавок на разные фамилии... Это у тебя хобби такое – ментов шлепать?
– Каких ментов? – стараясь сохранять спокойствие,
спросил Мазур.
– Ну, голубь... Несерьезно. Насчет шантарского, чьи корочки
вот тут алеют – тебе виднее. Но про тех двух прапорщиков, которых ты вчера на
трассе замочил, в Пижмане только младенцы еще не слышали...
– Я их не убивал, – сказал Мазур. Голова почти не
болела, только пакостный привкус во рту не проходил.
– А кто? Водила?
– Вообще-то, ты знаешь, мог и водила, – сказал
второй. – Дело туманное...
– А какая разница? – пожал литыми плечами человек в золотых
очках. – Пусть он мусоркам доказывает, мы же, слава те господи, не
прокуроры... Не моя проблема. Главное, мы из-за него могли огрести кучу
хлопот...
– Попинать? – предложил третий.
– Чадушко мое, ты же одной ногой в Европе стоишь, а
провинциализма так и не изжил... – поморщился очкастый. – Ну,
попинаешь ты его. Кроссовки испачкаешь. Новые купишь. И где же здесь стратегия
и тактика?
– Тогда – сдать ментам. Позвонить Кондратьичу, пусть пришлет
орлов... А девочку сначала не грех и попользовать. Ишь, очаровашечка... Глазами
стригет, как Мата Хари.
– Сдать, конечно, нетрудно, – протянул очкастый. Он
ничуть не издевался – просто рассуждал вслух. – Машину его ты отогнал
черт-те куда, тут все чисто... Но я здесь вижу две сложности. Во-первых, как ты
ни крути, а на присутствующую здесь компанию ляжет тень – ма-аленькая такая,
черненькая такая... Что при наличии недругов не то чтобы чревато, но неприятно.
Оно нам надо? И потом, поди угадай, что этот разобиженный басмач начнет петь у
следователя. Они ж, синие, мастера тискать романы. Пискнуть не успеешь, как
окажется, что это мы его подучили, спрятать обещали, а в последний момент
передумали и сдали...
– Да кто его слушать будет?
– Может, никто. Может, все. Я тебе говорил не раз и еще
повторю: дурак как раз на том и сыплется, что полагает себя самым крутым.
Тщательней надо, чадо... Когда вокруг теснятся конкуренты и завистники, нельзя
давать против себя и тени компромата. Маленькая оплошка – и возгорится из искры
пламя... Мы с вами не генералы. Поручики-с... А поручиков сдают легко. И
достают легко из благополучных заграниц.