С минуту стояло тяжелое молчание.
– А гарантии? – спросила Ольга.
– А нету гарантий, окромя честного слова. Я тут маленький
король, мне свое слово нет резона поганить даже перед такими, как вы. Ну, как?
– Хорошо, – услышал Мазур ее слишком спокойный, чтобы
быть естественным, голос. Задохнувшись от ярости, хотел что-то крикнуть, но
горло перехватило.
Главарь, глядя ей в глаза с чуточку насмешливой улыбкой,
медленно погладил по груди, запустил руку под футболку. Ольга смотрела ему в
лицо совершенно спокойно, медленно опустила ресницы, когда его рука скользнула
за пряжку джинсов, надолго там задержавшись. Только щеки чуть порозовели.
– А ведь сможешь спектакль отыграть по всем
правилам... – удовлетворенно сказал главарь. – Халат ей
принеси. – Он обернулся, потом зашептал что-то Ольге на ухо. Отнял руки и
встал. – У кого нож? Веревки с нее сними.
– А приемчики не пойдут? – спросил молчаливый.
– Да какие приемчики, – затараторил младший. –
Знай она приемчики, давно бы задергалась, когда связывал... – Он в два
взмаха перерезал веревки, исчез на миг и вернулся с коротким махровым халатом.
– Вон туда брось, – показал главарь. – На
подоконник, – и усмехнулся. – Давай, Катюша, сбрасывай свои тряпки,
набрось халатик и пошли. Время уже за полночь.
Она медленно разделась, непринужденно прошла к подоконнику
обнаженной, словно в комнате никого, кроме нее не было, накинула халат,
обернулась. Мазур все это время отчаянно пробовал веревки, но ничего не
выходило. Бывают ситуации, когда и стопроцентный патентованный ниндзя окажется
беспомощным. Его вдобавок ко всему связали спящего, по расслабленным мускулам,
и при малейшем движении веревки впивались, стискивали намертво.
– Проверь на всякий случай, – сказал главарь
младшему. – И к батарее привяжи. Я и так вижу, что ты в цирке не слона
дразнил полгода, а делом занимался, все качественно, но сделай-ка со
стопроцентной гарантией, наслышан я про зоновское мастерство...
Молодой подошел к Мазуру, на ходу точными взмахами ножа
распарывая на несколько кусков остаток веревки. И возился еще минут пять,
заслоняя от Мазура остальных, – Мазур видел лишь, что синие адидасовские
штаны вплотную придвинулись к высоко обнаженным ногам Ольги, и широкая ладонь –
на безымянном пальце острыми зелеными лучиками посверкивает камень в массивном
перстне – небрежно скользит по ее бедру.
– Все, – молодой выпрямился. – Гарантия, как на
японский видак.
– Пистолет с собой прихвати, потом пальчики сотрешь, –
главарь по-хозяйски обнял Ольгу за талию, через ее плечо оглянулся на
Мазура. – Полежи пока, синий. Пойдем посмотрим, чему она с тобой
научилась...
Мазур остался один в обширной комнате. Ярость была столь
велика, что выхлестывала за обычные пределы и потому даже перестала
чувствоваться. Какое-то время он проделывал все, что умел, пытаясь расслабить
веревки хоть немного, и всякий раз убеждался, что ничего не получится: его
превратили в некое подобие французской ветчины, опутанной веревочной сеточкой.
Запястья и лодыжки стянуты меж собой так, что тело выгнулось колесом, накинутая
на шею петля привязана за спиной. В конце концов он понял, что неминуемо
придушит сам себя, и перестал биться. Голова оставалась ясной, но веки то и
дело тяжко опускались – то ли организм заставлял мозг отключиться, то ли так
действовал неизвестный наркотик, все еще сидевший в крови. Понемногу он
погрузился в странное состояние полудремы-полубреда, уходил в краткие,
отрывочные сны, просвечивавшие сквозь окружающее, как свет фонаря сквозь
кисею, – и тогда несся над высокими коралловыми зарослями на вертком
подводном скутере, отчаянно высматривая впереди темный силуэт субмарины и
понимая уже, что ее нет в условленном месте, что их бросили, а на неглубокую
воду уже падала хищная тень вертолета, несшегося над самой водой, а следом
широкой дугой шли мотоботы, и на левофланговом азартно щурился Драммонд – и
Мазур пытался крикнуть, что это неправильно, что Драммонду не полагается здесь
быть, он же сгинул без вести в восемьдесят первом где-то в Индийском океане,
разведка точно установила, что его личное дело переведено в архивные файлы, а
что это означает, давно известно...
Выныривая в реальность, он видел все ту же пустую, тихую
комнату с черной каминной решеткой и после нескольких бесполезных рывков вновь
уходил в невесомые кошмары, плыл на глубине, выбросив руку с ножом, плавным
боевым разворотом заходя в тыл размеренно взмахивавшим ластами «тюленям» Ван
Клеена, и остатком трезвого сознания, пробивавшегося сквозь все летучие
видения, еще способен был удивляться тому, что когда-то всерьез ненавидел и
Драммонда, и Ван Клеена – таких же, как он, ландскнехтов глубины, подводных
шатунов. Они тоже, ручаться можно, верили в какие-то свои идеи, абсолютно
противоположные твоим, но все же идеи, не одни деньги... Все они, кто ходил на
глубину, защищали свои империи, свято убежденные, что империи удастся
отстоять, – и вряд ли Драммонд понимал тогда, что крушение красной империи
непременно принесет крах и звездно-полосатой: потому что в мир, избавленный от
оскалившегося противостояния двух великанов, тут же азартно хлынут целой толпой
подросшие за это время в отдалении зубастые мальки, накачавшие мышцы акулята,
заранее готовые бороться против всех, крушащие прежние расклады... Два льва
минус один лев – еще не означает, что в остатке будет один лев. Скорее уж, два
льва минус один лев – равняется ста гиенам. Драммонд до торжества этих
уравнений не дожил, Ван Клеен погиб нелепо и глупо, в центре столицы получив
пулю от хмельного неожиданной вольностью и равноправием черного деревенщины,
впервые в жизни увидевшего многоэтажные дома и асфальт, Морской Змей поймал
погоном первую адмиральскую звезду уже после крушения империи, а капитан
первого ранга Мазур, он же Ящер, ухитрился так и не уйти к Голому Гансу
[16]
, прошел огни и воды, чтобы лопухнуться в родной губернии, как
последний идиот...
Он окончательно запутался меж реальностью и кошмарами, меж
маячившей перед глазами каминной решеткой и Большой Глубиной, дамой
покладистой, принимавшей всех без исключения... как Ольга сейчас. Он запрещал
себе воображать происходящее в бане, но от этого лишь уплывал в такие дебри
воспаленного сознания, что со стиснутых зубов, казалось, осыпалась эмаль.
Негромкие уверенные шаги он в первый момент принял за
продолжение зыбкого кошмара, но, открыв глаза, увидел спокойно приближавшегося
к нему главаря. В каминной стало вроде бы немного светлее, но Мазур не помнил,
отдернуты ли шторы, в самом деле начинается рассвет или просто мерещится.
Человек в золотых очках подвинул ногой стул, сел и глянул на
Мазура без особой насмешки. Физиономия у него была спокойная, сытая –
хозяйская. Ничего удивительного. Стоит утихнуть топоту конницы и треску
ломающихся копий, из всех щелей, откуда ни возьмись, лезут менялы, бюргеры и
прочие первогильдейцы, и это закономерно, в общем, но невыносимо...