Я свернул «бьюик» на обочину, уперся обеими ногами в
тормозную педаль, и машина, дрожа, остановилась. Я поднял голову и увидел в
зеркале заднего обзора свои широко открытые потрясенные глаза. Внутри начал
смеяться голос, который я принимал за голос Элизабет. Это был дикий, безумный
смех, но через несколько мгновений я стал смеяться вместе с ним.
***
Учителя смеялись надо мной, когда я вступил в Клуб любителей
здоровья на Девятой улице. Один из них даже рассказал старый, с бородой,
анекдот, суть которого заключалась в следующем. Один слабак, который весил
всего девяносто восемь фунтов, однажды отправился со своей девушкой на пляж. К
нему подошел громила весом в двести фунтов, бросил ему в лицо песок и увел его
девушку. Слабак стал тренироваться, через год он весил уже двести фунтов и
снова пошел со своей девушкой на пляж. К нему подошел громила весом в двести
пятьдесят фунтов, бросил в лицо песок и увел его девушку. Так вот,
остряк-рассказчик спросил меня, не бросал ли кто мне в лицо песок? Я по–
смеялся вместе со всеми. Человек, который смеется вместе с остальными, не
вызывает подозрений. Да и почему бы мне не посмеяться? Моя жена умерла семь лет
назад, верно? В гробу от нее осталась лишь пыль, несколько волосков и кости!
Так почему бы мне не посмеяться, а? Люди начинают подозревать неладное лишь
после того, как человек вроде меня перестает смеяться.
Я продолжал смеяться вместе с ними, хотя мышцы болели у меня
всю осень и зиму. Я смеялся, хотя мне все время хотелось есть, – больше я не
просил добавки ко второму, не ел перед сном, не пил пиво, избегал джина с
тоником перед обедом. Зато в моем рационе было много мяса и овощи, овощи,
овощи…
На Рождество я купил себе тренировочный аппарат «Наутилус».
Нет, это не совсем верно. Это Элизабет купила мне «Наутилус»
на Рождество.
Теперь я видел Додана не так часто; я был слишком занят
своей физической подготовкой, терял вес, уменьшал пузо, накачивал мускулы на
руках, груди и ногах. Бывали моменты, когда мне казалось, что продолжать это –
выше моих сил, что восстановить былое физическое здоровье невозможно, что я не
смогу жить без добавочной пищи, без кофейного торта и сливок к кофе. Когда мне
становилось совсем плохо, я ставил машину рядом с одним из любимых ресторанов
Додана или заходил в клуб, где он часто бывал, и ждал, когда он подъедет в
своем серебристо-сером «кадиллаке» в сопровождении высокомерной ледяной
блондинки или со смеющейся рыжеволосой красавицей, а то и с двумя сразу. Вот
он, человек, который убил мою Элизабет, в модном костюме от Биджана, с золотым
«Ролексом», сверкающим в огнях ночного клуба. Когда я уставал и терял силу
духа, я шел к Долану, как человек, снедаемый неутолимой жаждой, идет к оазису в
пустыне. Я пил его отрезвленную воду и испытывал облегчение.
С февраля я приступил к ежедневным пробежкам, и остальные
учителя смеялись над моей лысой головой, которая шелушилась и розовела, шелушилась
и розовела снова и снова, несмотря на крем от загара, которым я смазывал
лысину. Я смеялся вместе с ними, хотя пару раз едва не падал в обморок и по
завершении пробежек долго растирал ноги, сведенные судорогой.
Когда пришло лето, я обратился за работой в Дорожное
управление штата Невада. Муниципальный отдел поставил печать, предварительно
одобрив мое заявление, и послал меня к дорожному мастеру по имени Гарви Блокер.
Блокер был высоким мужчиной, сожженным почти до черноты жарким солнцем Невады.
На нем были джинсы, запыленные сапоги и голубая майка с обрезанными рукавами.
По груди шла надпись: «Плохое настроение». Под кожей на руках перекатывались
огромные шары мышц. Он посмотрел на мое заявление, затем взглянул на меня и
рассмеялся. Свернутое в трубку заявление казалось крошечным в его огромном
кулачище.
– Ты шутишь, приятель. Шутишь, не иначе. Мы работаем под
солнцем, которое жарит день-деньской, это вовсе не интеллигентский салон для
модного загара. Кто ты на -самом деле, приятель? Бухгалтер?
– Учитель, – ответил я. – Учу третьеклассников.
– Господи! – воскликнул он и снова засмеялся. – Уходи
отсюда, ладно?
У меня были карманные часы, доставшиеся мне от прадедушки,
который работал на строительстве последнего отрезка Великой
трансконтинентальной железной дороги. Согласно семейной легенде, он
присутствовал при том, как забивали последний золотой костыль. Я достал из
кармана часы и покачал ими на цепочке перед лицом Блокера.
– Видишь? – спросил я. – Стоят шестьсот, а может, и семьсот
долларов.
– Хочешь меня подкупить? – Блокер снова засмеялся. Он вообще
выглядел очень веселым парнем. – Дружище, я слышал о том, как люди заключали
сделки с дьяволом, но ты первый, который хочет предложить взятку за то, чтобы
его пустили в ад. – Теперь он посмотрел на меня с сожалением. – Может быть, ты
взаправду считаешь, что знаешь, где работать, но я должен сказать тебе, что ты
не имеешь об этом ни малейшего представления. Я сам видел, как в июле к западу
от Индиан-Спрингс температура в тени достигала пятидесяти градусов по Цельсию.
Там сильные люди плачут. А ты совсем не такой, приятель. Мне не надо снимать с
тебя рубашку, чтобы убедиться, что у тебя на спине нет ничего, кроме тощих
мускулов, заработанных в клубе здоровья, а этого явно недостаточно в Великой
пустыне.
– Как только ты придешь к выводу, что я не могу работать, я
уйду. Часы можешь оставить себе. Я не буду спорить. – Брехло ты.
Я посмотрел ему в лицо. Он посмотрел на меня.
– Нет, ты не брехло, – произнес он голосом, полным
изумления.
– Нет.
– И ты согласен передать часы Тинкеру, чтобы они хранились у
него? – Он ткнул большим пальцем в сторону огромного негра в яркой рубахе,
который, сидя в кабине бульдозера, жевал фруктовый пирог, купленный в
«Макдональдсе», и прислушивался к нашему разговору.
– На него можно положиться?
– Можешь не сомневаться.
– Тогда пусть он хранит эти часы до тех пор, пока ты не
выгонишь меня с работы или пока не наступит для меня время возвращаться в школу
в сентябре.
– Это – твоя ставка. А какова будет моя?
Я показал на свое заявление у него в руках.
– Подпиши это, – сказал я, – и мы квиты.
– Ты с ума сошел.
Я подумал о Долане, об Элизабет и промолчал.
– Ты начнешь с черной работы, – предупредил Блоке?
– Будешь разбрасывать лопатой горячий асфальт из грузовика в
выбитые ямы. И совсем не потому, что мне нужны твои идиотские часы – хотя я с
удовольствием заберу их, – просто все так начинают.
– Хорошо.
– Лишь бы между нами все было ясно.