Она не сказала, что мне можно здесь сесть, но и не сказала,
что нельзя. Я решила сесть. Достаточно близко, чтобы можно было говорить тихо,
но не так, чтобы вторгаться в её личное пространство сверх необходимого.
Садясь, я похвалила себя, что надела джинсы, кроссовки и футболку. Вполне
подходящий костюм для сидения на тротуаре.
— Что случилось, Арнет?
— Ничего.
— Хорошо, так чего же ты на меня злишься?
Она покосилась на меня:
— А тебе не все равно?
— Нам вместе работать.
— Знаешь, любая другая женщина начала бы издалека. С
лёгкой болтовни.
— Зебровски дал мне меньше пяти минут. Болтать нет
времени.
— Почему так мало?
— Нам надо ехать.
— Ты знаешь, где Эвери Сибрук?
— Нет, но придумала, кого спросить.
Она отвернулась и покачала головой:
— А как ты нашла этих, кого спрашивать? Не через
полицию.
Я нахмурилась, но она этого не видела:
— К чему ты это?
Она облизала губы, колеблясь, потом сказала:
— Сколько бы лет я ни работала копом на преступлениях
этого вида, никогда не смогу понимать монстров так, как ты. — Она снова
отвернулась было, но почти тут же стала снова смотреть на меня. — С ними
надо трахаться, чтобы работать не хуже тебя?
Я вытаращила глаза:
— Боже мой, неужто ты злишься, что я встречаюсь с
Натэниелом, а у тебя не получилось?
— Я тебя видела вчера в клубе.
Было в моей жизни время, когда я сказала бы: «В Запретном
плоде?», но прошли времена, когда я выдавала информацию.
— А что за клуб?
Её глаза вдруг стали глазами копа — может быть, чуть более
враждебными, чем надо, но холодными и такими, будто меня насквозь видят.
Наполовину это было правдой, наполовину ложью. Она не столько знала, сколько
показывал этот взгляд, но больше, чем я хотела бы.
— Анита, не финти.
Так-так, переходим на имена.
— Финтить я не слишком умею, Джессика, а потому и делаю
это редко.
Она сильнее сжала руками колени. Наверное, чтобы не
вцепиться в меня.
— Ладно, в «Запретном плоде». Я там тебя вчера видела.
Я ничего не выразила на лице, потому что у меня хватило
времени собраться. Я только заморгала и слегка ей улыбнулась —
благожелательной, пустой улыбкой. А под черепом у меня вертелись мысли. Сколько
она видела в клубе? Сколько она помнит? Видела она выступление Примо?
Я чуть не сказала: «А я тебя не видела», но не стала
помогать ей заполнять пробелы.
— Значит, ты меня видела в «Запретном плоде». У меня
роман с его владельцем.
Она отвернулась к припаркованным машинам — а за ними стоял
фургон телевизионщиков. Постовой, который все ещё натягивал жёлтую ленту, чтобы
отгородить парковку, уставился на фургон. Не надо ли предупредить Зебровски?
Арнет повернулась и крикнула:
— Маркони! Пойди скажи Зебровски, что телевидение
приехало.
— Твою мать, — сказал Маркони с неподдельным
чувством и пошёл к входной двери.
Смотри ты! Похоже, я только подумала, и кто-то тут же сделал
то, о чем я подумала. Класс. Я постараюсь использовать эту силу только для
добрых дел.
Она снова обернулась ко мне:
— И как у тебя получается крутить роман с ним и с
Натэниелом одновременно?
— Везение, я думаю.
Если бы взгляды могли ранить, этот бы сделал во мне дырку.
— Это не ответ, это уход от ответа.
Я вздохнула:
— Послушай, Джессика, на этот конкретный вопрос я тебе
отвечать не обязана. С кем я встречаюсь, почему и как — совершенно тебя не
касается.
Светло-карие глаза потемнели. Я поняла, что это они у неё
такие, когда она в ярости.
— Я хотела прийти и увидеть Натэниела без тебя. Я
думала, если ты не будешь мешать…
Она снова отвернулась, уставилась на машины и на зевак,
которых оттесняли постовые. Уставилась, будто действительно их видела, в чем я
сомневаюсь. Просто надо было куда-то смотреть.
— Но ты там была. Да ещё как была… — Голос её
прервался, не слезами, а эмоциями. Глубина этих эмоций была мне непонятна.
— Ты так говоришь, будто я Натэниела у тебя украла. Ты
никогда с ним не встречалась. И вообще, когда ты с ним познакомилась, он уже у
меня жил.
Тут она на меня посмотрела. Я даже занервничала, не в силах
понять причину её злости.
— Но я же этого не знала. Ты мне позволила верить, что
он всего лишь твой друг. И он меня тоже не разуверял.
— Натэниел со всеми ведёт себя приветливо.
— Это теперь так называется?
— Послушай, Арнет, Натэниел иногда флиртует ненамеренно.
Издержки профессии.
— То есть потому что он стриптизер?
Я кивнула.
— Я до этой свадьбы не знала, чем он занимается. Должна
была понять, что он вроде шлюхи.
Это уже достало меня.
— Он не шлюха.
— Как же! У меня был такой приятель в школе, его два
раза задерживали за проституцию, когда ему ещё пятнадцати не было. Мужскую
проституцию, — добавила она, будто это было куда хуже.
Я не знала, ловили ли на этом Натэниела, но не стала
признаваться при Арнет.
— Я знаю, чем занимался Натэниел, пока не ушёл с улицы.
Что было отчасти правдой, отчасти не правдой, но не вполне
ложью.
— И ты его спасла? Подобрала на улице и отвела домой?
Взяла на содержание?
— На содержание? Ты неправильное выбрала слово.
Ей хватило такта смутиться. Я почти даже добилась от неё
улыбки, но Арнет с собой справилась.
— Зови как хочешь, но все-таки? Он твой…
Я не стала ей помогать. Если хочет это сказать, пусть
скажет.
— Мой — кто? — спросила я, и голос мой прозвучал
на пару октав ниже, отчётливей и холодней. От подобной интонации любой, кто меня
знает, мог бы забеспокоиться.
Если Арнет и среагировала, то никак этого не проявила.
— Жиголо, — сказала она. Бросила это слово мне в
лицо как что-то острое и жёсткое, будто кулаком двинула.
Я засмеялась, и ей это не понравилось.
— Чего тебе так смешно? Я тебя с ним на сцене видела,
Блейк. Видела, что ты с ним делала — ты и этот твой вампир.