Я отпрянула от него.
--Напрасно надеешься! Ничего подобного!
--Не пытайся обмануть меня. Я все знаю.
--Ничего ты не знаешь! Ничего!!!
Я закрыла руками лицо, низко наклонив голову.
Больше я не могла сдерживать слезы.
--Или тебе еще дорог твой желторотый
юнец?--услышала я снова раздраженный звук его голоса.
Я помотала головой, не отрывая рук от лица. Он
молчал, ждал пока я успокоюсь и смогу хоть что-нибудь ответить. Наконец, я
решилась отнять руки от мокрых глаз, быстро размазав слезы по щекам, но, как
оказалось, не могла говорить, не всхлипывая. Прошло еще несколько минут, пока я
чуть успокоилась. Гавр на удивление терпеливо дожидался.
--А что будет, если я не соглашусь?--спросила
я, хотя совершенно точно знала ответ.
--Что будет?--со злобой выкрикнул наместник.--А
вот что будет!
Резко наклонившись, он с остервенением выдернул
с корнем маленькую сосну и швырнул себе под ноги. Комментариев не требовалось.
--Решай!--рявкнул он.
--Это слишком унизительно.
--Не думай о гордости, подумай о том, чтоб
спасти жизнь! Лютый Князь не церемониться с такими выскочками как ты!
--С чего вдруг ты решил проявить милосердие?
Это был вопрос который давно вертелся у меня на
языке, ведь в то, что воинская или какая-та там еще честь не позволяет титану
убивать женщин и детей, я не поверила. Гавр служил Хозяину, Лютому Князю, князю
тьмы... Что для него жизнь какой-то маленькой девчонки?
--Мне просто тебя жаль,--ответил он совершенно
искренне.
Ну что ж. Жалость не любовь, конечно, но
большего ожидать от Гавра не приходилось.
--Твой ответ,--услышала я его требовательный
голос.
--Я не знаю... Нет...
--Это твое последнее решение?
Я молчала. Сказать сейчас "да",
значит умереть. И сказать "да" - выжить. И я сказала:
--Да.
--Да, это нет или да?
--Да,--повторила я и, достав из кармана кольцо
с красными камушками, надела его на безымянный палец правой руки.
Мы молчали. И я, вдруг опомнившись, поспешила
уточнить:
--Но мне нужно время, чтоб решиться.
--У тебя есть еще недели три,--равнодушно
согласился Гавр.
--Я дам тебе знать,--сказала я и зашагала
прочь.
Но сделав несколько шагов, я вдруг вспомнила,
что забыла кое-что, очень важное для меня. Обернувшись, я пошла обратно. Гавр
удивленно приподнял бровь. Я подошла к нему и, лишь мельком взглянув в его
дьявольские глаза, наклонилась к земле и подняла вырванное деревце.
--Может и мне удастся спасти чью-то
жизнь,--сказала я ему и быстрым шагом, почти бегом, отправилась домой...
Я посадила ее в своем мире возле крыльца. Здесь
было достаточно места и света, чтоб расти.
--Будем жить!--как можно бодрее сказала я
сосне, и мне показалось, что она даже слегка расправила свои поникшие ветки.
На небо высыпали звезды. Было уже давно за
полночь. Я смотрела в темное небо не в силах оторвать глаз от жемчужной
россыпи. Одна из искрящихся точек вдруг стала подвижной и яркой, сорвалась с
неба и горящим шаром устремилась к земле.
"Пусть все сбудется",--загадала я без
особой надежды на исполнение желанья.
Видишь, отчалил последний корабль
От моих берегов,
От изуродованных огнем
Взорванных облаков.
Там, где след сгоревшей звезды,
Блеск твоего дворца.
Спят сторожа и цепные псы,
Кони стоят у крыльца.
Ласковый мой, не томи коней,
Ты к высоте привык.
Между твоей судьбой и моей
Только один миг.
Но не дозваться мне до тебя
С черной моей земли.
Ведь затерялись на Млечном Пути
Все мои корабли...
Глава 21
Свидание с Гавром я отложила на последний день
и заставила себя не думать и не представлять, как это произойдет. Ни романтики,
ни любви, ни просто симпатии или влечения со стороны наместника ждать не
приходилось. Меня грела лишь одна мысль: по крайней мере, моим первым мужчиной
будет тот, кого я люблю. Не важно, что у него сердце из камня...
Ладо сказала, что любовь всегда побеждает. Вот
она меня и победила. Жизнь-то он мне сохранит, если захочет. Только зачем мне
жизнь без него. Разве я смогу вернуться в свой мир, не надеясь даже изредка
видеться с ним. И все же глубоко-глубоко в сердце жила тайная надежда на то,
что Гавр не сможет расстаться со мной.
Теперь я большую часть дня проводила в Тварном
мире и принимала всех желающих, начиная от бабушки и заканчивая Матушкой
Заварзузой, в постели. Я притворялась больной, хотя возможно так оно и было,
если проклятое, неотступное наваждение можно было приравнять к болезни. Да. Это
стало для меня именно наваждением. Я больше не думала о любви. Нельзя было
любить каменное изваяние.
Конечно, я не могла позволить себе принять,
скажем, Бобровника или Изустемьяна в своей прежней терраске. С тех пор как я
стала наместницей, моя комната изменилась до неузнаваемости. Однажды войдя в
нее, бабушка остолбенела. То, что раньше было чуть ли не чуланом, вдруг стало настоящим
будуаром, где главную скрипку играла широкая кровать с прозрачным розовым
балдахином. Стены тоже стали розовыми, оконное стекло было заменено цветным
витражом, на полу выросла почти настоящая трава. Из прежней обстановки остался
лишь старый сундук и мое любимое кресло-качалка. Мне необходимо было напрячь
всю свою фантазию, чтоб объяснить бабушке, откуда все это взялось и кто так
мастерски здесь поработал. Я сказала ей, что давно уже готовила сюрприз и
сделала все сама за те два дня, что она не появлялась у меня. Едва ли она
поверила мне, но больше не стала допытываться, чувствуя, видимо, что все знать
ей и не нужно. И правда, не могла же я поведать ей о том, что комната была
готова за одну лишь ночь и трудилась здесь целая орава дремучих под руководством
нашего домового Макара.
Бабушка все продолжала настаивать на том, чтоб
я еще раз наведалась к Фионе Игнатьевне. Теперь она считала, что меня
присушили. Баба Саша знала обо всем сверхъестественном возможно даже больше чем
я, хотя и не в таких подробностях. Она не сомневалась в существовании домового
и банника, но не знала как их зовут, верила в то, что ведьма, что живет в
соседнем селении, может отсушить постылого, но не подозревала о том, что я
общаюсь с ней в другом мире. Для нее мой сказочный мир не был новым, а для меня
он не был сказкой.