Но каково же было мое удивление, когда однажды
с утра бабушка разбудила меня, сказав, что Фиона Игнатьевна явилась ко мне сама
собственной персоной. Я признаться ждала Матушку лишь после обеда и совсем с
другой стороны. Ведьма вошла через туже дверь, что и простые смертные.
--Что за фантазия, Матушка? Почему ты пришла
так?--поинтересовалась я, зевая. Было еще раннее утро.
--Твоя бабка вчера приходила ко мне в Остаповку
и упрашивала взглянуть на тебя. Она уверена, что некий старик присушил тебя к
себе, и умоляла посодействовать.
--Ты не могла отказаться?
--Как откажешь матери отца наместницы?
--Что-то ты лукавишь, Матушка. Что она сказала
тебе?
--Она просто в отчаянье, госпожа. Ты пугаешь ее
и наводишь на подозрения. Она уже страшиться, что ты лишилась невинности или
даже беременна. За последние несколько дней, по ее словам ты сильно похудела и
осунулась с лица. Не иначе тебя поразил любовный недуг. Просила меня узнать,
кто тот старый пень, что окрутил тебя. Если бы она только знала...
Я рассмеялась, хотя мне и стало жаль бабушку.
Оказывается она так переживает за меня, а виду не показывает. А я-то такая
эгоистка! Могла бы подумать и о ее чувствах тоже. Ну, все! Хватит! Надо
встряхнуться. Пусть бабуля считает, что визит Фионы Игнатьевны подействовал на
меня. Я слезла с кровати, потянулась и заставила себя улыбнуться проникшему
сквозь витраж солнечному лучу. Через пару секунд я действительно ощутила ту
веселость, какая может быть только очень ранним летним утром, когда уже
забылись вчерашние проблемы, а сегодняшние еще не вспомнились. Подскочив к
зеркалу, я повертелась возле него, разглядывая свое пухлое после сна лицо и
взлохмачивая волосы. Матушка слегка улыбалась, глядя на меня.
--Вот это другое дело,--сказал она.--А я уж
думала, что ты и вправду заболела.
--Ну, что ты Матушка! Я и не собиралась болеть
этой проклятой болезнью, название которой я почти забыла. Достаточно я
волновалась и психовала! Мне нужно развеяться. Что посоветуешь, советница?
--У вас людей свои развлечения, у нас - свои.
--Подожди, Заварзуза, ты ведь тоже человек.
--Была, а теперь уж нет.
--Та и я ведь "уже нет"! Как бы не
сложилась моя судьба через..,--я осеклась, вспомнив, что ведьма не знает ничего
еще о моем ближайшем будущем.--Что бы ни случилось, я уже никогда не смогу
стать прежней, никогда больше не буду просто человеком. Теперь я одна из вас!
С чего бы то вдруг я так истово стала
причислять себя к дремучим? Уж не хочу ли я остаться в их мире навсегда? Не
стала ли я чувствовать себя комфортней по Ту Сторону, чем в своем родном мире?
Как бы то ни было, одно было ясно точно: я крепко связана с ними и обратного
пути у меня нет.
--Все-таки ты наместница. У тебя есть
сила,--сказала Заварзуза.
--Я не хочу быть такой как наместники. Все же я
другая. Скажи, неужели дремучие относятся ко мне так же как к Гавру и Василисе?
Неужели боятся меня?
--Не бояться, а надо бы было,--недовольным
тоном молвила старуха.
--Да не надо же!--воскликнула я.--Я хочу быть
другой. Хочу быть ближе к своим подданным.
Матушка что-то еще пробурчала себе под нос и
громко вздохнула.
--Сегодня вечером в Дремучем Лесу будет
праздник, на который наместники никогда не ходят. Им это не пристало,-- явно
нехотя поведала она.
--Что за праздник?--встрепенулась я.
--Ночь духов. На Люлехе есть остров, где каждый
год в конце лета дремучие собираются, чтоб разбудить от спячки трех глупых
духов.
--Глупых?
--Да уж никак не разумных. Один из них дух
веселья, другой - озорства, третий - пьянства. Весь год они спят и только один
день в конце августа встают и гуляют на всю катушку. С ними и дремучие.
--Матушка, это как раз то, что мне сейчас
нужно!--решительно заявила я, зная, что та будет против. В этом можно было не
сомневаться.
--Нет! Тебе там не место. Какие безобразия там
творятся, нет, нет.
--Я хочу веселиться. Мне надоело уныние, мне
надоели навязчивые мысли! Один-то день в году могу я забыться?
В это время осторожно открылась дверь, и в
терраску заглянуло виноватое бабушкино лицо.
--Ну, как вы, поговорили?--спросила она.
Любопытство видимо пересилило ее врожденную тактичность.
--Все в порядке, бабуля,-- сказала я, оживленно
подскочив к ней.--Я уже забыла свой глупый недуг, благодаря Ма... Фионе
Игнатьевне, и сегодня же вечером отправляюсь на танцы! Хочу повеселиться с
друзьями.
Бабушка просветлела лицом, а Матушка
насупилась, поняв, что переубедить меня ей точно не удастся. Но, хитрюга, она
решила действовать через бабулю.
--Ни к чему хорошему, эти танцы не
приведут,--ворчливо заявила она бабушке.
--Да, полно!--неожиданно поддержала меня
Александра Федоровна.--Она молодая, пусть веселится. Пусть с молодыми ребятами
водится, красавица моя, и не нужны нам никакие старые дурни. Правда ведь,
Ириша?
--Правда, бабушка,--серьезно ответила я, а
сердце застыло гранитом.
Пусть он узнает, что я веселюсь, а не тоскую.
Матушка и сама собиралась на остров духов, хотя
и не оставляла попыток остановить меня. Ни Гавр, ни Василиса никогда не бывали
на острове, озорные игры дремучих их не прельщали. Они выполняли весьма
серьезную миссию в Тварном мире, миссию, о которой я не имела ни малейшего
представления. Так почему же и я должна быть столь же высокомерной? Ничто не
мешает мне повеселиться, возможно, в последний раз. И пусть Гавр узнает об
этом. Пусть узнает, что я призираю его убеждения и имею собственное мнение и
свободную волю. Я согласилась стать его женщиной, чтоб защититься от Лютого
Князя. И пусть себе больше ничего не воображает! Я излечилась! А может быть, и
не болела! Да, точно! Это было лишь временное помутнение рассудка, детская
глупость. Как с Кириллом.
В памяти всплыл знакомый образ мальчишки,
который был мне так дорог когда-то. А теперь... Нет, прочь, прочь вздор,
ерунда, чепуха!!! А что если принести его ребенка в жертву Лютому Князю? Я
почувствовала, как во мне пробуждается уснувший когда-то или временно
парализованный червь зла. С каким-то радостным злорадством и исступленным ликованием
представила я себе, как раз и навсегда решу все свои проблемы: верну себе
Муромского и обрету власть над людьми, стану равной Гавру. И не нужны мне тогда
будут его защита, его кольцо и его любовь.
Сердце мое яростно забилось. Это была лишь минута,
минута безумства и надежды. По прошествии ее я снова отчетливо осознавала, что
никогда не смогу убить младенца, тем более что Муромский мне больше не нужен.
Мне никто больше не нужен вообще. Никто кроме... проклятье! Я вскочила с
кресла, встряхнулась и стала готовиться к празднику.