Партнеры менялись местами. За десять-пятнадцать
минут сумасшедшего танца со мной успели сплясать неуклюжий, привыкший большую
часть времени находиться в воде Изустемьян, одна шустрая кикимора, незнакомый
лесовик и Лелио, которого я уже успела простить. Наконец, в очередном визави я
узнала Евстантигму. И когда мы, сцепившись локтями, начали кружиться, он шепнул
мне:
--Госпожа, тебя ждут у реки.
Я остановилась резко и оттащила его из круга.
--Кто?!! Это Гавр?!!
Упырь отрицательно покачал головой.
--Это женщина, --сказал он.
Я была совсем сбита с толку. Если это Заварзуза
или Ладо, то почему он не назвал их по имени? Оглядевшись, я увидела неподалеку
Ладо, мило беседующую с Полканом, а возле одного из костров сладко спящую
Матушку.
--Ты ее не знаешь?--спросила я, но его уже и
след простыл.
Заинтригованная, я вышла из озаренного кострами
круга и вошла в слабо освещенную месяцем темноту. У реки, рядом с
лодкой-самоходкой действительно вырисовывался женский силуэт. Подойдя ближе, я
остолбенела: передо мной стояла сама Василиса. Последние остатки хмеля тут же
испарились из моих мозгов.
Наместница изменилась до неузнаваемости,
возможно, поэтому ее Евстантигма и не признал. Ее волосы были гладко зачесаны,
а одета она была, как студентка: в свитер, джинсы и кожаную жилетку. Но не это
было удивительным. У нее стало совершенно иное выражение лица. Я больше не
видела перед собой надменную, гордую и злую Василису. Куда-то исчезла и
величественная осанка, и высокомерный взгляд.
--Не удивляйся,--миролюбиво сказала она.--Я
пришла с тобой поговорить.
--О чем же?
--Мне нужно рассказать тебе кое-что.
--Не о том ли, что ты исчезла вместе с моим
лейб-медиком?--спросила я, желая ей помочь. Однако, догадаться о том, что
Василиса явилась сюда по другому поводу, было несложно даже для того, кто
только что общался с тремя глупыми духами.
Она загадочно заулыбалась и хитро прищурила
глаза.
--Ты знаешь?
--Весь лес знает. Я желаю вам счастья. Только
одного не пойму: зачем было сбегать в Тварный мир. Да еще тайно.
--По Ту Сторону, мы не могли быть вместе, занимая
разные положения. А там мы равны, и никто не станет судачить о том, что
наместница влюбилась в черта.
--Ясно. Так ты только это хотела мне сообщить?
--Собственно, я пришла совсем по другому
поводу. Я хочу сказать тебе нечто о Гавре.
--Что? Ты можешь поведать мне что-то
интересное?
--Правильнее было бы сказать: в интересах,
твоих интересах.
--Я тебя внимательно слушаю. Только учти: я не
слишком склонна верить тебе.
--Но ведь ты доверяешь своему другу доктору?
Это он прислал меня к тебе. Мы не хотим, чтоб Гавр обманывал тебя.
--Почему он не пришел сам и, вообще, никак не
дал о себе знать, когда исчез?
--Ему было не до этого. А я гораздо больше могу
рассказать тебе о Гавре. Ты ведь любишь его?
--Это в прошлом,--попыталась я убедить ее, но
она, кажется, не поверила и усмехнулась.
--Зачем ты отрицаешь очевидное? Не стоит, тем
более, что для дремучих это уже давно не секрет. А ведь он сам это подстроил.
Ты так простодушно попалась в его сети.
--Что подстроил?--уставилась я на нее, сразу
заподозрив что-то скверное.
--Он влюбил тебя в себя. Ведь лучше его никто
не разбирается в человеческих чувствах. Даже мне далеко до него.
--Разве это возможно?--спросила я, заметив, что
у меня начинают дрожать руки и голос.
--Не только возможно, но и не трудно. Такой
неискушенной девушке, как ты легко влюбиться в этакого супермена. Когда-то он
пытался и со мной этот номер проделать, но у него ничего не вышло.
--Но зачем это ему? Что он от этого выиграет?
Не проще ли дождаться, когда на приеме у Хозяина все само собой разрешиться?
--В том-то и дело, что все может решится не в
пользу Гавра. Лютый Князь не такой уж и лютый на самом деле. Возможно он
простит тебя, оставит тебе наместничество. Этого Гавр и боится. Боится, что
займешь его трон. Потому и решил подчинить тебя себе. А потом он отправит тебя
с глаз долой подальше, если вообще оставит в живых.
Я оцепенела и застыла. Будто какой-то камень
лег мне на сердце, стало тяжело дышать. Я смотрела прямо перед собой, и все
плыло перед глазами. Никогда я еще не ощущала себя такой букашкой, подопытной
мухой, ничтожеством. Василиса, видя мое состояние, поспешила усугубить его еще
больше:
--Пойми ты,--сказала она почти
шепотом,--жестокий каменный идол тысячи лет жил с ледышкой вместо сердца. Будет
и дальше жить. Ты ему - не помеха! Он лишь воспользуется твоей человеческой
слабостью, твоими чувствами, управляясь с тобой, как кукловод с игрушкой.
--Хватит!--закричала я.--Перестань! Я все поняла,
все! Не хочу больше ничего слышать!
--На всякий случай запомни еще кое-что. Если ты
все же решишь отдаться ему, то знай, что лишишься не только невинности, но и
силы. И еще: ты никогда не сможешь быть с другим мужчиной. Измена наместнику -
это смерть. Подумай хорошо.
--Что же мне делать?!
--Я не знаю, Беатриче,--произнесла Василиса с
сочувствием.--Я лишь хотела предупредить. Тебе придется самой искать выход, я
теперь ничем не могу помочь тебе.
--Как ты поступила тогда давно?
--Мне было легче. Тогда я умела контролировать
свои чувства. И вот что...--Она сделала паузу, давая понять, что меняет
тему.--Я посоветовала бы тебе уходить с острова. К концу ночи здесь такое
начнется! Матушка не сказала тебе, что тут будет происходить то, что вы люди
называете свальным грехом? Тебе тут нечего делать.
--Спасибо, что предупредила,--сказала я ей,
едва ли поняв тогда, о чем она толкует.
Больше я не в силах была что-то сказать ей. Я
ощущала прилив невероятной обиды и великой злобы. Как же гадко оказаться дурой,
которую ловко обвели вокруг пальца! Как больно разочаровываться в том, кого
любишь! И последней надежды растаял и след...
Я сорвалась с места и, не взглянув даже на
Василису, что было мочи бросилась к лодке, не рассчитала прыжок и по грудь
погрузилась в воду. Но это меня не остановило: ни сырость, ни подступивший
ночной холод не могли заглушить разгорающийся в груди гнев. Мне даже не пришло
в голову воспользоваться пространственной дверью, да и мысли были слишком
растрепаны для того, чтобы сосредоточиться на конкретном месте. Дорога была не
близкая, но я помчалась бегом. Мне было не до усталости. В висках стучала одна
мысль: ненавижу!