Раз именно Любовь вела к Богу и могла переменить силу вражды в силу любви, то Экклесия ее изучала, надеясь однажды разгадать эту тайну, постигнуть великую мудрость при жизни, а не в последний миг, – дабы описать Любовь, передать знания потомкам и сделать человечество куда как более достойным его Создателя.
________________
Колокола оповестили Элладанн о наступлении последней триады шестого часа. В обеденной зале подходил к концу первый завтрак, а Рагнер всё спал на полу. Айада давно пробудилась, но не беспокоила хозяина. Маргарита пару раз со звоном колоколов приоткрывала завесу балдахина, убеждалась, что вставать еще рано, и продолжала дремать.
И в этот раз, разбуженная назойливыми пятью ударами Толстой Тори да двумя перезвонами, она снова закрыла глаза в сладком забытье. Однако не прошло и четырех с половиной минут, как в дверь постучали. Затем до Маргариты донеслись голоса: сонное, недовольное ворчание Рагнера и гладкая, спокойная речь Соолмы.
Когда Черная Царица ушла, Рагнер начал вздыхать, зевать и шуршать тряпками, после что-то переставлять на столе и разговаривать с собакой. Потом Маргарита слышала, как он наливает воду и с наслаждением пьет. Сама она тихо лежала за закрытым балдахином, не зная, что делать и что сказать.
– Маргарита? – раздался сипловатый голос Рагнера. – Ты здесь?
– …Да, – ответила она.
– Ну хоть что-то. А то я не был уверен, что вчера и впрямь приволок тебя. Уснуть на полу, когда такой пьяный, я мог и просто так.
Он опять зевнул и помолчал.
– Сейчас Соолма твои одежды занесет, – услышала Маргарита. – Сиди пока там, – донесся до нее звук открывшейся двери в уборную.
«Лишь бы мне не пришлось впускать Соолму», – думала девушка, глядя на деревянную рожицу морского царя.
Рагнер не закрыл входную дверь, и Соолма появилась в комнате без стука. Снова слышались звуки чего-то, что ставили на стол, и шорох платья. Черная Царица не прожигала зрачками балдахин, не заговаривала и вскоре удалилась. Вот только Маргарита почувствовала себя гостьей, которой не рады. Она уж думала выбраться наружу, когда услышала, что Рагнер вернулся в спальню.
– Так… Что тебе нужно из одежд? – спросил он более бодрым голосом.
– Давайте всё, – ответила Маргарита, не желая, чтобы он лазил в ее белье.
В разрезе балдахина появилась рука и аккуратно собранное в квадрат платье, а сверху него платок.
– Спасибо.
Маргарита забрала одежду и стала одеваться. Ее нательную сорочку заботливо сложили внутрь платья, единственные запасные трусы выпали из сорочки. Девушка опять почувствовала неловкость и подумала: как она будет жить с мужчиной и где будет сушить свои вещи. Вылезти с бельем в руках она постыдилась и спрятала ночной балахон под подушку, а исподники в головной платок.
Рагнер, напротив, нисколько не стеснялся «гостьи»: открыв балдахин кровати, Маргарита увидела его голый торс. Он стоял у окна, вполоборота к ней, в одних узких, черных штанах и с мокрыми волосами; он отхлебывал из пивной глиняной кружки и смотрел на площадь. Его лицо заострилось, и проступили мелкие морщины под глазами; сами глаза выглядели больными. Еще в утреннем свете Маргарита разглядела тонкую седую прядь, огибающую необычное ухо Рагнера Раннора.
– Доброе утро, – сказала Маргарита, по-прежнему не зная, что ей делать.
– Доброе… – хмуро перевел взгляд Рагнер с золотистой косы на сверток в руке девушки. – А чего опять без платка? Я к нему привык…
– Хочу сначала расчесать волосы… – нашлась она. – У вас есть гребень?
– Где-то есть, – в который раз за это утро вздохнул мужчина. – У тебя будет день: поищи тут.
– Жалеете, что вчера меня сюда принесли? – кусая губы, спросила она. – Я лучше вернусь на третий этаж.
– Ну это я вчера, конечно, дал маху, но… Будь уж лучше здесь – мне так спокойнее. Всё равно ненадолго. Может, уже сегодня твой супруг…
Раздался стук, хотя дверь не была заперта.
– О, Гёре! – обрадовался Рагнер. – Входи! – крикнул он.
Маргарита резко сорвалась с места и убежала в уборную, чтобы спрятаться от повара: она не хотела, чтобы ее тут наблюдал, да еще без платка на голове, человек с такой затейливой фантазией, как у Гёре.
Уборной оказалась великолепно обставленная, просторная, светлая комната с окном. Первым делом Маргарита подошла к полукруглому балдахину у стены и, отогнув красный занавес, обнаружила высокую купель, где-то на тунну воды, с приступкой внизу и столиком у края кадушки. Огромный угловой шкаф оказался местом для отправления нужды, а другой, меньший шкаф, предназначался для хранения, и был занят бельем, одеждой, а кроме того: пузырьками, книжицами и малюсенькими коробочками, но гребня там не наблюдалось. Имелся в комнате и ларь, и камин, и широкий умывальный стол, и даже бронзовый водолей на тридцать шесть ведер со свиноподобной, зубастой головой кита-убийцы. Оглядываясь, Маргарита поняла, что покои с развратной, красной кроватью, скорее всего, предназначались для женщины, особенной дамы для хозяина ратуши, – и сразу же возникло лицо Дианы Монаро.
«И для кого Ортлиб мог еще так стараться? – спрашивала она себя – Спальня с такой роскошной уборной, где камин для зимы и целых два стока для нечистот. Наверно, она здесь его ждала, пока он работал. А потом он приходил к ней в круглую купель или же в кровать с русалками – они должны были ему нравиться. Меня же он ни разу не позвал сюда, не захотел, чтобы я его здесь ждала… Это странно… И те шахматные мудрецы – очень странные. Неужели они Ортлиба? Я и правда совсем не знаю своего мужа… И о его отношениях с этой Дианой Монаро тоже ничего не знаю… Почему он на ней не женился, если любил? А если не любил, то почему продолжал с ней жить? Почему она сама не ушла, ведь она красива и образованна: могла бы найти себе достойного супруга в другом городе или стране. Между ними есть какая-то тайна… страшная… ужасная… Она не дает им ни любить друг друга, как раньше, ни расстаться. Может, даже не одна тайна… Или же я всё придумываю, – вздохнула Маргарита. – Ортлиб заботится о матери своего сына – и всё… Или нет. Странно и то, что мы переехали на улицу Каштанов, как дерево и плод месяца Дианы. Простое совпадение? Я ныне ни в чем не уверена…»
Когда Маргарита убрала себя и вернулась в спальню, то ее ожидал завтрак – всё то же самое, чем питались в обеденной зале по утрам: лепешка, яйцо и сыр. Рагнер, сидя за столом, уже допивал кружку пива и доедал свою лепешку. Айада чавкала в углу, у миски: с собакой и с пола Лодэтский Дьявол не трапезничал. Обрадованная тем, что этот слух оказался выдумкой, Маргарита села напротив мужчины за стол.
– Извини, невежливо, но я не стал тебя ждать: очень голоден был, – сказал Рагнер. Из-за пива его лицо немного смягчилось, сам он повеселел, а в глазах заиграло озорство. – Теперь буду смотреть, как ты кушаешь! Хочешь, сделаю твой завтрак вкуснее? – спросил он и когда получил согласие, то залез ножом в глиняный горшочек и намазал горчицу на лепешку.