– Всё, пришла в себя? – спросил Рагнер. – И что это такое? – окинул он ее глазами сверху вниз и обратно. – Ты что здесь делаешь? Да еще в таком виде?
Маргарита не сразу ответила и сначала глянула в окно: еще была ночь.
– Другие девушки меня выгнали, – тихо сказала она, зная, что он будет смеяться, и оказалась права: Рагнер беззвучно захохотал – от него снова нестерпимо пахнуло белым вином, и Маргарита отвернулась к окну.
– Вот чертовки, – насмеявшись, сказал Рагнер. – Что, все против тебя взъелись? И Геррата про своего повара узнала? Как там было… Хвати же, ну пожааалстю, хвати…
С ненавистью уставившись в окно, Маргарита молчала. Рагнер тоже замолчал: он с улыбкой рассматривал ее, осиянную таинственным синим светом ночи, и думал, что она прекрасна даже с несчастным, обиженным лицом.
– Ничего с тобой не случилось бы, – сказал он. – Просто попугать тебя решили. Я сегодня всем здесь хер с башкой по верным местам расставил. Чуть Лорко не прибил… Так что… Если кто тебя и увидел бы, то не подошел бы. Скорее всего, даже бежал бы подальше от твоей, хм… миленькой сорочки.
– А вы что здесь, на третьем этаже, делаете? – сердито спросила Маргарита.
– С Айадой гулял. Она беспорядка в коридорах после отбоя не терпит. Заглянула, тебя нашла и меня позвала. Вот она, – повернулся Рагнер и указал рукой в начало коридора, где, терпеливо выполняя команду, у лестницы сидела собака. – Ну что, пошли? – спросил он и начал протягивать к девушке руки.
Маргарита стала изворачиваться, и мужчина остановился.
– Вы что делаете? – с ужасом спросила она.
– Собираюсь тащить тебя, босоногую, на руках до нового жилища. Всё равно тебе в той спальне уже никто не рад.
– Не надо. Я сама дойду… Дайте мне, пожалуйста, ваш плащ, – попросила она и, подумав мгновение, добавила: – Ваша Светлость.
– Нет. Я хочу тебя потаскать, – улыбался Рагнер. – Я пить закончил минут восемнадцать назад, и когда я такой, спорить со мной бесполезно. Всё равно тебя отволоку, как бы ты ни кричала и как бы ни противилась, так что лучше поддайся. Ничего я тебе не сделаю, – вздохнул он. – Чтобы я еще хоть раз с тобою связался – да ни за что. Пошли… а то уже где-то через часа два рассвет…
Он поднял девушку на руки – она потянула на себя его плащ и запахнулась в него до подбородка, укрыв себя и спрятав волосы. Рагнер с нежностью смотрел на это целомудренное желание утаить свою роскошную красу от посторонних глаз и едва не поцеловал зеленое пятно под девичьим глазом, что было так близко от его губ. Будто догадавшись о мыслях Рагнера, Маргарита строго поглядела на него, и он отогнал зарождавшееся вожделение.
– Где вы меня поселите? – серьезным голосом спросила она, когда герцог понес ее по коридору к лестнице.
– Со мной будешь жить.
– Отпустите меня! – тут же потребовала девушка.
– Сказал же, что не трону тебя, – раздраженно ответил Рагнер. – Не дергайся, а то я пьяный и царапина у меня на руке еще не вполне зажила: могу тебя не удержать и добавить красоты под глазами. Как раз будешь в моем вкусе – я уже устоять не смогу, не то что сейчас, – прохода не дам… Ну куда я тебя среди ночи поселю? Всё занято… – перестал он шутить, видя, как она расстроена. – Поживешь у меня пару дней, пока твой муж не явится, а то и меньше, – вздохнул он и позвал на лодэтском собаку – Айада сбежала впереди них по лестнице и скрылась в коридоре второго этажа. – И всё закончится… Ты и я только рады будем. А твой синяк мне и правда нравится, но лучше пусть его быстрее не будет… И всегда с тобой столько бедствий?
– У других побольше было, – буркнула Маргарита.
Рагнер хмыкнул и пронес ее мимо дозорных. Ольвор, приветствуя девушку, широко растянул рот улыбкой людоеда.
В своей спальне Рагнер перестал держать Маргариту, поставил ее на пол, затем подошел к красной кровати и забрал с нее одну подушку.
– Уборная там, – махнул он рукой. – Ложе тут. Лезь за балдахин, и чтобы до утра я тебя не видел.
– Спасибо, – тепло сказала она, забралась на постель и стала задвигать завесы. – И за брата Амадея тоже… Я только сегодня узнала, как вам было непросто решиться спасти его… Я… даже и не знаю, какие ныне слова найти вам в благодарность.
Маргарита не раскрыла одну штору балдахина – сидела, поджав ноги, на красном покрывале и с признательностью глядела на герцога.
– Слова какие найти… – невесело ухмылялся Рагнер, исподлобья поглядывая на красавицу. – Дурак хорошо подходит… И еще полный дурак… Всё, спи давай.
– Спасибо, – повторила она и расправила последнюю красную завесу.
Когда свет свечи погас, Маргарита чуть приоткрыла штору и подглядела в щелку. Она увидела, что Рагнер лег в одежде на голый пол и укрылся своим черным плащом. Айада растянулась рядом с хозяином, положив лапы и голову ему на грудь, а он обнял собаку одной рукой.
«Со мной почти так же спал!» – с досадой подумала Маргарита и забралась под одеяло.
Глава XXII
Обуза
Последним человеческим Пороком было Уныние, противоположностью ему – первая Добродетель Веры. Конечной Добродетелью, последней ступенью на пути к Богу, была таинственная Любовь, начинающаяся на грани этого света и продолжающаяся за ним.
Знание отделяло Добродетель Любви, стихию Огня, от силы любви, стихии Воды. Сила любви, в свою очередь, делилась на земную (смесь стихий Воды и Земли), когда любовь принимала понятие вещи, и на духовную (смесь Воды и Воздуха), когда любовь была идеей. Земная любовь объединяла людей лишь внешне, переполняла их пагубными страстями и неизбежно иссыхала; духовная любовь сплетала души, стремилась к жертвенности и тоже могла принести в заблуждении много зла. «Плотскую любовь», как менестрели окрестили скоротечную связь, основанную на телесном влечении, знание вообще не считало любовью, ведь она состояла из похоти, огненной силы вражды, и люди топили «пожар», рожденный ею, Пороками. Добродетель Любви иногда называли небесной любовью или божественной – она означала противоположность Гордыне, отступление от страстей, немощь греховных помыслов, чистую и благую любовь ко всем предметам, живым и неживым. «Совершенство сей высшей Добродетели есть в совершенном уразумении того, что конец – бесконечность», – так записал первый Божий Сын в Святой Книге. Человек мог понять истинный смысл Любви только в момент своей смерти, если он умирал, не чувствуя вражды, иначе часть его души оставалась на этом свете в виде лярв – мелких, злобных духов, безмозглых как черви, но очень голодных. Лярвы, словно пиявки, присасывались к другим душам, разъедая и разум человека, и его плоть, вызывая хвори, желание грешить и умножать тем самым лярв. Приобщение дарами стихий и особенно исповедь очищали душу от такой скверны, но порой не до конца, ведь люди зачастую не осознавали всех своих грехов и не раскаивались в них. Если же человек умирал в Любви, то его лярвы становились ларами, добрыми духами, частью силы любви, а не вражды. Лары дарили людям озарение, рождали чудесные открытия. Человека, имевшего благосклонность ларов, называли гением.