________________
Коричневые глаза Айады неустанно следили за Маргаритой, и стоило девушке направиться к выходу, собака сразу же подскакивала со своей подушки и подбегала к пленнице. Гладить себя Айада не позволяла, но больше не скалила зубы, когда рычала.
Воду в седьмом часу дня стали носить сразу четыре поваренка, сперва теплую, потом кипяток, – и это затянулось до начала восьмого часа. Поварята сторонились Маргариты, будто побаивались ее; подавая ей простыню, чтобы устлать купель изнутри, смущенно отводили глаза, чего раньше никогда не случалось. Девушка догадалась, что из-за хлопот с купелью ее посчитали кем-то бо́льшим, чем мимолетным увлечением Рагнера: скорее его любимицей, то есть «интимусом», как сказали бы в свете. Расстраиваться ли из-за новых сплетен или радоваться сомнительной выгоде от такой славы, она не решила, а спустя триаду часа горестные мысли растворились в нежащих ласках теплой водицы и позабылись сами собой. Когда Маргарита выбралась из купели, то в час Любви преисполнилась этим светлым чувством ко всем на свете. Ей даже захотелось петь. Вот только уже через минуту столь благостный настрой начал рушиться: с неприязнью Маргарита надела свое платье и несвежую сорочку, думая, что их нужно было бы постирать. Гребня она не нашла, так что заплела мокрые волосы в косу, замотала их платком и пошла выгуливать Айаду.
В коридоре Маргарита оглянулась на дверь комнатки брата Амадея. Дабы не грешить враждой в это время из-за Лорко, она направилась к лестнице. Айада цокала за ней когтями, держась чуть позади. Дозорные поприветствовали Маргариту кивками и улыбками – девушка в ответ вежливо склонила голову. Все мужчины, которых она встречала на лестнице, в парадной зале или во дворе, либо проходили мимо, либо почтительно с ней здоровались. Никто ныне не таращился, не подмигивал, не пытался ее коснуться. Бог наконец услышал Маргариту и сжалился над ней, – как она и просила, всё, будто по волшебству, переменилось к лучшему.
Девушке с собакой беспрепятственно позволили пройти во внутренний дворик. Со дня сатурна Маргарита впервые оказалась на улице, пусть и на огороженной высокими стенами площадке. Айада унеслась к деревьям у конюшни. Оставшись одна, Маргарита смотрела в ярко-голубое небо и радовалась солнцу, какое столько лет ругала за безжалостный к ее бледной коже жар. В проеме полуразрушенного проезда виднелась Главная площадь – у пленницы мелькнула мысль: попробовать с наглым видом миновать караул во дворе и выйти наружу, но, поразмыслив, она не стала пытаться.
«Рагнер Раннор не дурак, – вздохнула она. – Он не стал держать меня под замком, прекрасно понимая, что мне отсюда и так не выйти, а себя избавил от хлопот – я сама в страхе закрывалась в комнате, заботилась о своем питании и работала на него… И сейчас свободы вроде стало больше, но это не так: собака никуда не даст мне уйти. Лишь всё испорчу, и меня вернут на третий этаж, к соседкам, которые меня ненавидят, и к работе в обеденной среди всех этих мужчин… там повар и Гюс Аразак, да и любой может зайти и что угодно сделать, пока я убираюсь или омываюсь… Недолго осталось ждать. Если не сегодня, то уж завтра-то точно Ортлиб меня заберет. Послезавтра в самом крайнем случае…»
Возвращаясь с прогулки, у лестницы в парадной зале, Маргарита встретила Хельху и хотела пройти мимо, когда та ее окликнула. Тряся лентами, бусами и большими грудями, толстушка резво подбежала, но приблизиться ей не позволила Айада – встав перед Маргаритой, собака глухо зарычала, и Хельхе пришлось остановиться. Маргарита сразу почувствовала симпатию к своей свирепой защитнице и решила, что это сглаживает ее дурные мысли о бывшей подруге: всех любить было невозможно даже в час Любви под угрозой Конца Света.
– Как ты-то? – безмятежным голосом спросила Хельха. Маргарита молчала и обиженно смотрела на нее исподлобья. – Да не сёрчай-то ты! – махнула рукой Хельха. – Нечаго с тобою-то не цталось бы, мы-то цнали. Подрозжала бы маненько, и дёлов-то. Геррата-то есшо добрая: Эмильна тобе ноцдрю разрецать-то хотила, но одна-то страшилася. А с герцогум-то ночою та есшо былася, да? – хитро прищурилась Хельха. – И купелю-то тобе, и собаку-то… Всею ночоею-то, поди? Уж дюжо уцтавшой-то он ходил поутрям!
– Держитесь от меня подальше, – сердито сказала Маргарита. – Скоро за мной супруг придет, и мы с тобой более никогда не увидимся.
Она стала подниматься по лестнице, а Хельха ей прокричала:
– Но ведь ты-то сама виноватая! С Гёре-то!
– Да, с Гёре я виновата, – в гневе развернулась Маргарита. – Я брата спасала, а приставать начал он! Но я виновата… А тебе я что сделала? С твоим Ольвором меня герцог вынудил выехать. Почему и ты? Почему не заступилась?
– Я-то как все. Цупротиву всех-то ходить незьзя. И ты тожо не выдёлывайся-то. Авось сызново воротица-то к нам цтанеца.
– Я-то не как все! – резко ответила Маргарита и гордо пошла вверх по лестнице.
В спальне Рагнера прибиралась Соолма, вернее, она уже заканчивала менять постельное белье. Ночная сорочка Маргариты лежала на стуле. С досадой девушка вспомнила, что в уборной, на угловой перекладине, сушатся ее огромные «сильванские исподники», какие Соолма, конечно, снова узрела.
«Да что же мне так не везет-то! – в сердцах думала она. – Как назло, стоит только в этой спальне белье оставить – так Соолма тут как тут! Может быть, она всё же не успела зайти в уборную. Ну пожалуйста, Боже… Хватит с меня и того, что она утром уже трогала мое белье и даже его складывала».
– Можешь пользоваться шкафом в уборной, – произнесла Черная Царица, словно догадавшись о мыслях Маргариты. – Рагнер там ничего не хранит, а свои вещи я забрала.
– Спасибо… – искусно изображая признательность, произнесла Маргарита, но не получила и слова в ответ, хотя рассерженной Соолма не выглядела.
Айада меж тем обрадовалась появлению Соолмы, а тем более тому, что та начала ее кормить. И для Маргариты второй завтрак стоял на столе. То ли Геррата пожалела о слишком строгом приговоре ночного суда, то ли пыталась помириться с «интимусом» герцога, но вместо вареной лепешки на тарелке лежали ломтики морковной пастилы, щедрый кусок крольчатины, пюре из каштанов, да в чарке белели густые сливки.
– Соолма, – осмелилась побеспокоить Черную Царицу Маргарита, – скажи, пожалуйста: а где ты свое белье сушишь? Ты ведь рубашку герцогу откуда-то принесла. А то мне неудобно, если…
– Тебе неудобно?! – с презрением воскликнула Соолма, не переставая гладить собаку, пока та чавкала у своей миски.
– Соолма, я просто спала здесь, и всё… – оправдывалась Маргарита. – Так вышло. Ты же знаешь, почему и как… Спасибо за простыню для купели. И что утром мое белье в платье спрятала и сложила его красиво, тоже спасибо…
Соолма гордо подняла голову.
– Я это не для тебя делаю. Так хочет мой муж – и я это делаю для него. Не думай о себе слишком многого. Впрочем, – согласилась Соолма, – и правда не стоит тут развешивать исподнее. Есть комната. Там я стираю и сушу для него одежды. Ключ – у меня. Когда тебе будет нужно – я дам.