Сколько золота в этих холмах - читать онлайн книгу. Автор: Си Памжань cтр.№ 49

– Ваша сестра уходит, – говорит провожатый, оглядывая ее. Первый взгляд быстрый. Второй продолжительный. Он разбирает Люси на части – глаза, нос, рот, волосы. Подсчитывает особенности ее лица, делающие ее непохожей на других. К этому времени Люси уже проходит мимо него, берет подругу под руку. Сзади их не отличишь одну от другой.

* * *

Итак, нет никакого тигра, никакого страха, никакого кризиса, чтобы отвлечь Люси от того, чего она опасалась всю неделю. Стремительный поезд приходит точно по расписанию. Он пронзительно свистит на всю станцию. Рельсы дрожат, с тополей падают листья. Анна говорит что-то, но ее слова заглушает стук колес.

Люси одними губами произносит слова, которые надеется услышать: «Я решила не выходить замуж».

«Что?» – видит она движение губ Анны, когда на станцию проникает запах куриного помета.

Рядом с Люси останавливается товарный вагон, из щелей в его стенках летят перья, и хотя одна часть Люси остается на платформе, другая ее часть плетется в мрачную хибарку на краю долины. Она чувствует, что Анна поддерживает ее, спрашивает, что с ней случилось.

Люси проглатывает желчь. «Я в порядке, вот только этот поезд напомнил о времени, когда мы жили в курятнике. Куриное говно наверняка попадало в мою еду и под одеяло».

– Да что-то пить захотелось.

Анна предлагает нанять коляску. Сегодня даже доброта горчит, портится на летней жаре. Лето – самый нелюбимый сезон Люси. Как тяжело оно тащится. Какое оно влажное. Она пять лет прожила в этом городе, но ее все еще переполняет тоска по понятному миру, четко поделенному всего на два сезона: засушливый и дождливый. Она стоит, отказываясь от помощи Анны. Говорит, что пойдет назад одна.

– Нет, ни в коем случае! – кричит Анна. – Милочка, ведь тигр же. Если ты уйдешь, я тут умру от волнения. Ты не должна… ты не можешь…

Для протестов слишком жарко, к тому же протестовать бессмысленно, поскольку Анна все равно настоит на своем. Люси садится.

– Ну вот. Смотри. Я буду ждать на этой скамье.

Она противится странному желанию заурчать.

* * *

Хотя станция переполнена, Анна умудряется первой протолкаться к двери вагона, когда та открывается.

Светлые волосы Чарльза гармонично сочетаются с темными кудрями Анны, его подбородок гармонично нависает над ее макушкой, его золотые часы гармонично сочетаются с ее золотыми кольцами, его провожатый гармоничен ее провожатому. И самое главное, они гармоничны своему поведению на платформе: расположились они посредине, словно тут нет пассажиров, которые вынуждены их обходить, словно никому не мешают их выставленные в стороны локти, широко расставленные ноги. Анна в смехе закидывает назад голову, и какая-то женщина отпрыгивает от ее разлетевшихся кудрей, сбрызнутых, как знает Люси, розовой водой.

Вскоре на пустой платформе остаются Анна, Чарльз, их провожатые и Люси. Время ползет. Лучи солнца падают на скамью. Складки платья Люси помялись от пота.

Наконец появляется одинокая тележка. Помощник мясника пришел за своими курами. Краснолицый, с перекошенным воротником, он, пытаясь открыть дверь товарного вагона, стоит слишком близко к Люси. Она подается в сторону, чтобы избежать столкновения с ним, и тут дверь распахивается. Ветер, несущий песок, надувает ее платье.

Рука Чарльза упала на талию Анны. Ни она, ни он не замечают суматохи.

Люси начинает отряхиваться, но слишком поздно. Грязь и пот смешиваются в землистую кашицу, прилипающую к белой ткани, пачкают ее платье точно таким же образом, каким только что, как она воображала, испачкалось платье Анны. Она, вероятно, выглядит такой же грязной, как помощник мясника. Голос Анны не смолкает, а когда Люси уходит, замечает это только провожатый.

Когда Люси заходит в реку, оранжевый закат висит над миром.

Слухи разогнали всех, кто находился на берегу. Тут никого нет – никто не видит, как она разглаживает на себе юбки, медлит. Никто не видит, как она осторожно выворачивается, чтобы расстегнуть все тридцать жемчужных пуговиц. Она плавает обнаженная рядом со своим платьем. Вода накатывается равно на плоть и материю, и ей все равно, очистит она их или нет.

Если Анна ее второй друг в Суитуотере, то первый – река.

Пять лет назад она в первый раз пришла в город. Она шарахалась от повозок, от людского столпотворения у нее кружилась голова. Она чувствовала себя потерянной. Небо было ей плохим помощником: если она поднимала голову, как научилась делать на холмах, то ее поле зрения перекрывали дома. Облака не кружились. Она была в центре небытия, и земля с ней не разговаривала. Она была никто.

Она нашла дорогу на кухню ресторана. Испытала облегчение, столкнувшись с тем, что ей было хорошо знакомо: жирная посуда, низкий потолок, боль в ее согнутой шее. Три другие девушки стояли у раковины. Одна светлая, две темнокожие. Люси пробормотала: «Сирота. Подброшенная. Не знаю. Родственников никого». Светлая девушка потеряла к ней интерес. Темные были настойчивыми, они долго перешептывались, а потом в проулке подошли к Люси.

– Кто ты? – спросила более высокая.

– Сирота.

– Нет, – сказала та, что пониже, подойдя вплотную. Люси разглядывала их лица: скорее всего, индианки. На улицах Суитуотера она видела немало индейцев, людей всех мастей. – Ты какого народа? – Невысокая девушка прижала руку к груди и назвала племя, к которому принадлежала.

Еще одно название из прошлого, услышанное ею на кровати-чердаке, закружилось в памяти Люси и рассыпалось в прах. «Вот верное слово». Исчезло. Вкус ее собственного сухого языка. Если она и принадлежала к какому-то народу, то больше не могла его назвать. Более высокая девушка тоже приложила руку к груди, и Люси поняла, что они, вероятно, сестры.

Девушки продолжали разглядывать Люси, задавать вопросы, пригласили ее разделить с ними их странные, завернутые в бумагу завтраки. Они продолжали преследовать ее, но в один прекрасный день Люси повернулась и сказала что-то про кожу. Про воду. Про грязь.

Эти девушки больше никогда с ней не разговаривали. Кроха стыда, поглощающего стыда, потом пустота, которую она научилась считать легкостью. Теперь она намеренно позволила названию народа, к которому принадлежали девушки, проскользнуть между зазорами в ее памяти, и оно исчезло, как исчезло и название ее собственного народа. По крайней мере, они оставили ее в покое.

Она не стала совсем одинокой, пока еще не стала. В полдень и вечером она возвращалась к реке, приносила объедки с кухни, при виде которых Сэм морщила нос. Сэм предлагала ей те два серебряных доллара, Люси прикидывалась глухой, пока предложения не прекратились. Прекратились и другие разговоры. Сэм стала более задиристой, более нервной, встречались они все реже. Пропадая часами, Сэм находила еду каким-то другим способом.

Наконец открылась ярмарка, о которой говорил человек с гор. Ковбои и трапперы, скотоводы, игры и представления – все это носилось по Суитуотеру, как ветер. Когда ярмарка закончилась, Сэм тоже исчезла. Вместе с Нелли.