Сколько золота в этих холмах - читать онлайн книгу. Автор: Си Памжань cтр.№ 47

Мы нуждались в нем больше, чем мертвецы, девочка Люси.

Когда я возвращался, у меня возникло ощущение, что кто-то смотрит на меня. Я пошел быстрее. Остановился. Оно остановилось тоже. Казалось, что его шаги повторяют мои. Вскоре я уже бежал, а земля за мной сотрясалась от веса гораздо большего, чем мой. Я услышал рев у себя за спиной, громче, чем рев огня или ветра. Что-то острое достало меня из темноты и вспороло мне колено. Я похромал дальше, истекая кровью, я был так испуган, что ни разу не оглянулся.

Вот тебе моя история, девочка Люси. Моя правда. И я тебе говорю: тигра, оставившего на мне отметину, сделавшего меня хромым, я не видел. Но то, что он был, я чувствовал собственными костями. Твоя ма очистила и забинтовала рану на следующее утро. Я не хотел нагружать ее дополнительным чувством вины – она в те дни была слишком слабой, – а потому сказал, что порезался, когда пошел в отхожее место в темноте. Не повезло.

Так ли? Порез, хотя и неглубокий, рассек связку, аккуратно разорвал ее так, что с тех пор ходить, как прежде, я уже не мог. Кожа затянулась, но я лишился чего-то существенного. Неужели случай мог нанести мне такой чистый порез? Или это были когти коварного хищника, зверя, который все еще охранял эти холмы, хотя все остальное умерло? Было ли это наказанием за тайну в моем кармане, за позвякивавшее серебро? Я никогда не видел тигриной морды, но разве от этого моя история становится менее правдивой?

* * *

Больше особо и рассказывать не о чем, девочка Люси. Утро приближается.

Я обещал твоей ма, что мы сколотим собственное состояние. Я говорил ей, что в этих холмах еще осталось золото, его только нужно найти. «За горизонтом», – говорил я ей. «В следующем месте будет лучше». И в те ночи, когда она плакала до бесчувствия, я обещал ей, что, если из этого ничего не получится, я отвезу ее домой. В то место за океаном.

Она говорила теперь куда меньше, чем прежде, объясняя это болью в горле. Иногда ночами, когда мы останавливались на земле, возможно, хранящей золото, я чувствовал, как она поднимается с нашего ложа. Она стояла рядом с лошадью, смотрела, показывала куда-то вдаль, в ней просыпалось это неистовство.

Но она не убежала тогда. И не убежала потом. И ее горло немного исцелилось, и вскоре ты уже зрела в ее чреве. Она стала спать по ночам. Улыбалась время от времени. Когда ты родилась, девочка Люси, ты стала чем-то вроде якоря, сброшенного с корабля, о котором рассказывала твоя ма: этот якорь удерживает нас, удерживает нас вместе. Удерживает на этой земле. За это я всегда был благодарен.

* * *

Твоя ма после пожара никогда уже не была той девочкой, которая сошла с корабля, диктаторствовала над двумя сотнями людей и целовала тигриный след. Она стала опасливой – ты видела, девочка Люси, как пугали ее поиски золота. Как боялась она удачи.

В новой ма жили любовь и ненависть одновременно. Она пела тебе песни, шила тебе платья, натирала мою больную ногу и подначивала меня. Она ссорилась со мной по разным поводам – мы спорили о золоте, о твоем с Сэм воспитании, о моей нелюбви к богачам, о моей тяге к индейским стоянкам, где я торговал и играл на деньги, и о правильном образе жизни, и о том, как быть правильным человеком. Один раз она ошиблась, приняв меня за человека, наделенного властью, и после того случая она всегда старалась точно определить, у кого эта власть есть, с кем говорить, кого избегать. Если я был азартным игроком, то она – клерком. Ненавидящая ее часть никогда не переставала оценивать, что справедливо, а что нет. Никогда не прекращала считать мои грехи, мои редкие успехи.

Но она осталась со мной. Я думаю, в конечном счете дело было в тех двух сотнях. Они заставили ее сомневаться в себе, и я оказался настолько труслив, что воспользовался этим. Я не горжусь тем, что иногда со злости напоминал твоей ма о случившемся с ними.

А потом – гроза.

Конечно, когда нас ограбили, забрали золото в ту ночь, твоя ма видела, что мое достоинство упало ниже, чем когда бы то ни было. Да, мы потеряли все наши сбережения. Но я думаю, что на ее решение повлиял ребенок.

Мы так хотели его. Когда родилась ты, когда родилась Сэм, вы связали нас… я думаю, мы надеялись, что новый ребенок сделает то же самое. И когда он родился мертвым, это крохотное синее тельце, когда я перерезал ему пуповину, перерезалось и что-то еще. Твоя ма посмотрела на него так, как смотрела на те завернутые в ткань кости среди пепла. То же чувство вины. Я видел, как она взвешивает те решения, что мы принимали все эти годы – отказ от мяса, которого мы не ели столько времени, вечные переезды в тесном фургоне, работа в шахте и угольная пыль в ее легких, – и я понял, что в мертвом ребенке она видит приговор, вынесенный нашей жизни.

Много лет назад в том сгоревшем здании она хотела сказать, что этим людям было бы лучше, не будь нас. Может быть, она решила, что тебе, Сэм и этому мертвому ребенку будет лучше без нее.

Она не умерла, девочка Люси. Я отправился похоронить твоего брата, а вернулся в пустой дом. Твоя ма всегда была сильной. Куда она ушла – этого я не хотел знать. Если у меня возникали вопросы – почему, то я топил их в виски. Я утопил их, как гроза утопила много чего другого.

Когда ты станешь постарше, девочка Люси, ты поймешь, что иногда знание хуже незнания. Я не хотел узнавать про твою ма. Ни что она сделала, ни с кем, ни что она чувствует, глядя в лицо какого-нибудь другого мужчины. Я не хотел знать, где эта точка на карте, которая причинит мне боль.

* * *

Чтобы рассказать тебе всю историю полностью, я должен, кажется мне, рассказывать такую историю, которую сам считаю правдивой.

Вот тебе правда: до той ночи, когда ушла твоя мать, я верил, что под моей жесткостью все еще скрывается мягкость. Я решил, что в один прекрасный день, когда мы станем богатыми и хорошо устроенными, когда твоей ма не придется гнуть спину, зарабатывая на жизнь, я уж не говорю – не придется вынашивать мысли о побеге, тогда я сниму сверкающие самородки с полок нашего собственного дома, стоящего на участке земли таком обширном, что мы никогда не увидим на нем никого другого. Я вложу эти самородки в твои руки, в руки Сэм, в руки мальчика. Во все эти мягкие руки. И расскажу историю. О том, как, когда я был мальчишкой, мы с Билли нашли первое золото в этих холмах.

* * *

Вот, девочка Люси. Теперь ты выслушала то, что всегда хотела знать. Я рассказал это Сэм года два назад. Почему не рассказал тебе? Может быть, мне было стыдно. Может быть, я боялся, что ты убежишь следом за твоей ма. Я знаю, ты любила ее больше всех остальных. Я видел, как ты смотрела на меня в конце, и то же самое я видел в твоей ма: любовь и ненависть одновременно.

Вынести это было трудно, девочка Люси. Потому что, по правде говоря, я любил тебя не меньше, чем любил Сэм, хотя и говорил я с Сэм, потому что Сэм крепче, чем ты, ей этой крепости хватало, чтобы выслушивать меня. Может быть, я даже любил тебя сильнее, хотя мне и стыдно произносить эти слова. Таких кротких, как ты, любят, но стыдно любить тебя только за то, что тебе любовь нужнее. Я помню утро того дня, когда ты родилась. Ты открыла глаза, и я увидел в них мои глаза. Светло-карие, почти золотые. Не такие, как у твоей ма или Сэм. Слишком много моей воды в тебе.