И в последующие два дня тоже.
В воскресенье, 6 февраля 1966 года Франк сопровождал группу геологов из Техаса, которые ехали тушить горящие нефтяные скважины в окрестностях Уарглы
[180]. На обратном пути в среду, 9 февраля их задержала песчаная буря, и они смогли тронуться в путь только с наступлением ночи, но надо же было так случиться, что в Уэд Ирара их джип наткнулся на КПП французской полиции. Эвианские соглашения позволяли французским вооруженным силам осуществлять защиту определенных объектов в течение пяти лет. До сих пор они вели себя достаточно корректно, но в эту ночь они остановили джип, а нацеленные на него стволы пулеметов делали безнадежными любые попытки сорваться с места и уехать. Как потом рассказывали американские геологи, жандармы, не обращая на них никакого внимания, первым делом арестовали Франка, едва тот предъявил свое удостоверение личности: «Они стояли у въезда в оазис и явно поджидали нас; заставили Франка выйти из джипа, заломили ему руки за спину, надели наручники, несмотря на протесты, посадили в свой штабной автомобиль и уехали, оставив нас одних».
Франка заперли в единственной камере жандармерии Хасси-Мессауд, которая представляла собой халупу без окон, освещенную лишь тусклой электрической лампочкой; отобрали ремень, часы и шнурки, но бумажник оставили. Капитан показал ему ордер на арест, выписанный господином Онтаа, военным следователем постоянного военного трибунала вооруженных сил Парижа, и сообщил, что скоро его переведут на базу в Мерс-эль-Кебир, а оттуда репатриируют во Францию. Напрасно Франк доказывал, что его арестовали незаконно; капитан объяснил ему, что поскольку это произошло на алжирской территории, здесь действуют Эвианские соглашения и «они обязывают нас исполнять судебные решения, касающиеся французов, а вы сможете отстаивать свои права, когда предстанете перед судом в Париже дня через три-четыре». Капитан не разрешил Франку позвонить или сообщить кому-нибудь о своем аресте: «Вас будет судить военный трибунал, а он ничего подобного не предусматривает. Я доложу в штаб о вашем аресте и организую переезд».
Все было кончено.
Франка настигло его прошлое. Рано или поздно приходится платить за все. Он должен был помнить, что военный трибунал не сдается никогда, терпеливо выжидает, мобилизуя все средства государства для достижения своих целей. Ему придется отвечать за свои поступки перед судьями, которые рассматривают дело только под одним углом зрения, бесстрастно выслушивают ваши аргументы и приговаривают к максимальному сроку наказания, подкрепляя свои решения неопровержимыми юридическими доказательствами; их единственная цель – от имени армии свести счеты с теми, кто осмелился нарушить ее законы. Наказание будет максимально суровым. И не потому, что преступление того заслуживает. А в назидание другим. И судьи не примут во внимание никакие смягчающие обстоятельства, чтобы другие солдаты не вздумали объявить себя идейными пацифистами, уклоняясь от военной службы и дезертируя. Без такого систематического подавления и щедрой раздачи тюремных сроков вся военная машина рухнет. Франк знал, что любые объяснения будут бесполезными, что он не должен ждать ни снисхождения, ни амнистии.
Его история закончится в этом бараке.
Франк понятия не имел, который час, лампочка не горела, он оказался в полной темноте и всю ночь просидел на койке, не сомкнув глаз. Время от времени стена барака дрожала от порывов ветра.
В четверг утром лампочка снова загорелась. Франк несколько раз колотил в дверь, крича, что хочет поговорить с капитаном, – никто не отвечал. Молодой жандарм принес ему завтрак, но Франк к нему не притронулся. Он так и сидел на краю койки, прислушиваясь к редким звукам, заглушаемым порывами ветра. Вечером капитан сообщил ему, что буря помешала отправить его на вертолете, но погода улучшится и завтра «Сикорский»
[181] сможет приземлиться. В пятницу на Франка снова надели наручники, и в сопровождении двух жандармов он сел в штабную машину; тюремные ворота распахнулись, но тут жандармы обнаружили, что дорогу им преградили военный грузовик и шеренга алжирских солдат, вооруженных пулеметами.
Капитан долго о чем-то препирался с алжирским офицером. Потом вернулся в жандармерию, ворота закрылись, и Франка отвели обратно в тюремный барак. Ожидание становилось бесконечным. Эту задержку он никак не мог объяснить, но она показалась ему добрым знаком. Жандарм принес ему флягу с водой; Франк стал допытываться, что происходит, но тот молча закрыл за собой дверь; позднее он поставил на стол поднос с едой и снова отказался отвечать на вопросы.
Франк разобрал документы в своем бумажнике, порвал те из них, которые могли создать ему сложности, обнаружил в прозрачном пакетике клевер-четырехлистник, вспомнил отца и ностальгически вздохнул. Он потерял счет времени и мог ориентироваться только на лампочку, которую включали днем, как он предполагал, и гасили ночью. Дважды в день молодой жандарм убирал поднос и приносил воду; другой жандарм, постарше, наблюдал за его действиями и закрывал камеру на ключ. Какой сегодня день? Суббота? Воскресенье? Франк лежал на койке и пытался как-то объяснить последние события, но гипотез было столько, что он не решился отдать предпочтение ни одной. А потом дверь открылась, и вошел капитан:
– Господин Марини, вас сейчас освободят, вы будете переданы алжирским властям. Надеюсь, вы сможете подтвердить, что с вами здесь хорошо обращались и не причинили никакого вреда.
С момента ареста Франка прошла почти целая неделя. Его вывели из камеры, жандарм вернул узнику личные вещи, капитан проводил его до ворот жандармерии, где по-прежнему стоял грузовик, перегораживая выезд, и передал его алжирскому лейтенанту, который посадил его в джип.
Там Мимун Хамади, облаченный по такому случаю в военную форму, протянул Франку руку:
– Надеюсь, сегодня у вас будет хороший день.
Джип рванул с места. Франк обернулся: грузовик, блокировавший выезд, тронулся и занял место в транспортной колонне; жандармы закрыли ворота. Франк положил руку на грудь, нащупал бумажник и подумал: «Это меня спас клевер отца».
Мимун был очень доволен тем, как обыграл французов.
– Я не мог себе представить, что у них хватит наглости тебя арестовать, зная, какую должность ты у меня занимаешь. Президент меня полностью поддержал и был готов идти на конфликт, он оценил результаты твоей поездки в Москву. Я вызвал французского посла и потребовал твоего немедленного освобождения, пригрозив, что в противном случае мы прибегнем к ответным мерам. Недостаточно быть просто сильнее. Нужна готовность умереть за свое дело, нам хватило решительности, а им – нет. В Париже этот вопрос рассмотрели на самом верху и довольно быстро спустили вниз с указанием: не поднимать шума; сейчас нам только не хватает новых проблем с алжирцами. Мы в восторге от этого инцидента: они потеряли лицо, выказали слабость. Скоро ты примешь душ, побреешься. Даю тебе на отдых сутки, потом возвращайся к работе. А все случившееся выкинь из головы.