– Ты француз или алжирец? Если будешь молчать, я отведу тебя в полицию, и ты сядешь в тюрьму.
– В тюрьму?! А что я такого сделал?
Франк на мгновение заколебался, и мальчишка укусил его за руку; Франк отдернул было руку, но тут же снова схватил своего пленника и потащил в комиссариат на авеню Марны. Когда они были уже в десяти шагах от него, мальчишка попытался вывернуться и сбежать. Полицейский позвал дежурного инспектора, который сразу же узнал вора:
– Опять ты! – и, взяв паренька за ухо, отвел его в камеру.
Франк объяснил, при каких обстоятельствах он изловил похитителя. Инспектор обреченно пожал плечами:
– Мы называем их детьми-загадками: у них нет документов, они не числятся ни в одной картотеке. Мы ничего о них не знаем, и они этим пользуются. Этот утверждает, что его зовут Шарли. Проведенное нами расследование ничего не дало: он попадается на кражах в магазинах раз-два в неделю, но, как видите, слишком мал, чтобы получить тюремный срок, хотя ни его возраст, ни семейное положение нам неизвестны. Мы отвозим его в один из пяти детских домов Алжира, но они переполнены и не всегда могут принять новеньких, тогда мы их отпускаем. А если их и принимают, они быстро оттуда сбегают – ведь детский дом все-таки не тюрьма. Таких, как он, в стране десятки, а то и сотни предоставленных самим себе, осиротевших во время войны, а может, их родители после алжирского восстания оказались в тюрьме. Вполне вероятно, что он даже француз – таких сейчас много; государство устраивало их в приемные семьи, но при репатриации они оказывались брошенными в Алжире. Никто не интересовался их судьбой. Мы подержим его здесь до утра, а завтра я обзвоню приюты – надеюсь, у них найдется место.
Франк попросил инспектора открыть камеру и сел на край койки рядом с мальчиком, который притворялся спящим.
– Эй, Шарли, послушай меня.
Никакого ответа.
– Я знаю, что ты не спишь. Меня зовут Франк, я живу на улице Жерико напротив сквера Нельсона. Работаю в министерстве. Если хочешь, можешь жить у меня, у тебя будет собственная комната и свои ключи, чтобы приходить и уходить в любое время. Захочешь уйти – уйдешь, захочешь остаться – тем лучше, в доме всегда есть еда. Я ничего не жду от тебя взамен: ни делать покупки, ни убирать в квартире.
Шарли сел на кровати, поджав ноги:
– А какой тебе в этом интерес? У тебя что-то плохое на уме, да?
– Не волнуйся, у меня есть девушка, хотя мы с ней не живем вместе, и я вас познакомлю. Я часто уезжаю в командировки, поэтому не буду сильно тебе досаждать. Я просто хочу помочь; у меня тоже были проблемы, а когда живешь на улице, невозможно из них выбраться без чьей-то помощи. Уверен, что у тебя найдутся в жизни более интересные занятия, чем воровать сардины, правда же?
– А ты не боишься, что я и у тебя буду воровать?
– У меня есть только книги, да и те в основном подержанные.
Шарли сидел, понурившись; Франк встал, и инспектор открыл дверь камеры.
– Вы с ума сошли, он же вас обчистит!
Франк пожал плечами:
– Я такой же госслужащий, как и вы, получаю две тысячи динаров в месяц. У меня нечего красть.
Франк обернулся. Шарли все еще размышлял; потом он выпрямился, вскочил с койки и подошел к нему. Они отправились пешком; было четыре часа утра, луна сияла золотом.
– Ночь теплая, значит завтра тоже будет тепло.
Франк привел Шарли к себе домой, предложил выбрать одну из двух спален, и тот выбрал меньшую, в конце коридора. Франк дал ему связку ключей и показал банку из-под кофе, в которой держал деньги. Шарли мог брать из нее на карманные расходы.
– Я могу взять все?
– Я небогат, так что не трать слишком много, покупай лишь необходимое. За бакалеей, овощами и фруктами можешь ходить к Хасану, он отпускает мне в кредит, а в конце месяца я расплачиваюсь. Через несколько дней я уеду на две-три недели на юг и оставлю тебе свой служебный телефон, чтобы ты мог мне позвонить, если захочешь.
– А что мне делать?
– Обычно дети в твоем возрасте ходят в школу. Кстати, сколько тебе лет?
Шарли задумался:
– Я не знаю.
– Ты умеешь читать?
Шарли молчал.
– Хорошо бы научиться, потом сможешь выбрать себе занятие по душе.
– Терпеть не могу школу, она мне не нужна.
– Почему ты такой худой? Ты болен?
– Я всегда такой был.
– Так ты француз или алжирец?
– Ненавижу французов, они сволочи и трусы, меня от них тошнит. Ты задаешь слишком много вопросов.
На следующее утро, проснувшись, Франк обнаружил, что Шарли нет, его постель не смята, а деньги из банки исчезли. Франк позавтракал, надеясь, что Шарли появится, но ему пришлось уйти на работу, так и не дождавшись своего гостя. Он навел справки у владельцев местных лавок и у рыночных торговцев в сквере Нельсона, но никто не мог вспомнить этого мальчика. После совещания в министерстве, касающегося подготовки кампании по картографированию нефтяных месторождений, Франк рассказал Мимуну Хамади о своей встрече с Шарли.
– Если ты начнешь возиться с детьми, которые живут на улице, ты никогда из этого не выберешься. Это дурное семя, мальчишке просто нужно вернуться к родным.
– Может, у него уже и нет родных.
– Здесь у всех есть родственники, пусть даже дальние, и все помогают друг другу. Это мелкие воришки, от которых нет никакого проку.
– Я попрошу в Министерстве внутренних дел разыскать его. Не может не быть каких-то записей о нем. Если он стал сиротой во время войны, он должен значиться в детских списках. Я бы дал ему лет десять-одиннадцать – вероятно, он родился около тысяча девятьсот пятьдесят пятого года во французском департаменте и где-то зарегистрирован. Детей нельзя оставлять без присмотра, мы должны заботиться о них.
Как понять мотивацию человека, который жил так давно, в эпоху, когда были сильны традиционные устои и мораль так разительно отличалась от нашей? Каждый раз, когда Франк думал, что приблизился к истине, она от него ускользала. Обращение Фуко оставалось для него загадкой.
Непостижимой загадкой.
Вот человек, исповедующий атеизм, принадлежащий к старинному аристократическому роду, среди предков которого числятся участники Крестовых походов, архиепископы. Он порывает со своей средой, ведет развратную жизнь, пользуется заслуженной репутацией отчаянного гуляки, ходит к непотребным женщинам, занимается в основном тем, что разбазаривает наследство и одалживает такие бешеные суммы друзьям, что семья вынуждена взять над ним опеку, чтобы спасти от разорения. Он заканчивает Сен-Сир
[174] с самыми низкими баллами из-за своевольного характера и нежелания подчиняться дисциплине и поэтому большую часть военной службы проводит под строгим арестом. В конце концов он бросает армию и начинает в одиночку готовиться к рискованному путешествию: изучает арабский язык и, притворившись жалким евреем-хасидом, преодолевает три тысячи километров диких и пустынных земель Марокко, где запрещено показываться неверным и где никогда не бывал ни один христианин. Из этой поездки он привозит массу уникальных географических и этнографических сведений, что впоследствии принесет ему известность, официальное признание и поставит на один уровень с такими путешественниками, как Ливингстон
[175] и Бразза
[176]. Однако, вместо того чтобы приступить к следующей миссии, этот бесстрашный человек в двадцать восемь лет обращается к учению святого Августина и объявляет о своем решении отречься от мира и посвятить свою жизнь Богу.