Земли обетованные - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Мишель Генассия cтр.№ 61

– Не страшно, наберем воды на ближайшей остановке. Так, значит, ты тоже социалист?

– Ну… да, только у нас во Франции все сложнее, там ведь коммунистическая партия…

Я не знал, удастся ли мне разыскать Камиллу, но эта поездка позволила мне осознать, сколько еще предстоит трудиться, чтобы прилично освоить английский, – сейчас я владел им настолько слабо, что Берни счел меня коммунистом и еще раз энергично пожал мне руку, со словами: «Я тоже, товарищ!» Его отец, польский еврей, и мать, русская, успели эмигрировать в Америку еще до войны; остальная родня, жившая в Польше, сгинула в Холокосте. Сейчас он осуществлял мечту отца – провести несколько месяцев в этом кибуце, который был в его глазах живым воплощением коммунистического идеала, сионистским и светским, и отпраздновать 1 Мая под красными знаменами. Правда, членов этого кибуца критиковали за горячую поддержку Сталина, но зато они сумели доказать на практике жизнестойкость своего предприятия, где все были равны, все жили в одинаковых домах, все работали без зарплаты, трудясь в меру своих сил и способностей, получая по потребностям еду, кров, образование, воспитание и медицинский уход; женщины пользовались теми же правами, что и мужчины, и работали наравне с ними; дети жили отдельно от родителей и воспитывались все вместе, с ранних лет усваивая принципы этого сообщества, где были исключены соперничество и соревнование. Тем, кто хотел соблюдать религиозные законы, это разрешалось, с одним условием: ничего не навязывать окружающим. А главное, здесь не было ни начальства, ни хозяев, ни выборов; в четыре часа утра люди вставали и шли работать в поле; с полудня они отдыхали, а остальное время посвящалось собраниям рабочих комитетов; все важные решения принимались коллективно. Но самое удивительное заключалось в том, что все кибуцники были счастливы.

Невероятно, правда?

Берни спросил, откуда я родом; он ничего не знал о Франции и очень удивился, услышав, что я проделал весь этот путь, желая разыскать свою подружку. «Ты, наверно, влюблен в нее по уши?» – спросил он. Я не знал, что ответить. Когда я думал о Камилле, то чувствовал, что как-то весь размякаю, что меня охватывает какой-то жар; к этому примешивалась непонятная, смутная тревога, а главное, я понятия не имел, испытывает ли она ко мне такие же чувства. И потом, был еще пресловутый Эли, о котором она рассказывала в своем письме, уверяя, что это мимолетная симпатия; но с тех пор прошло столько времени, и мне нужно было посмотреть ей в глаза, чтобы понять, разделяет ли она мою любовь, – безответная меня не устраивала. На каждой остановке одни люди входили, другие выходили, перешагивая через чужие корзины и ящики.

– Если бы мы ехали по прямой, давно были бы на месте, но дорога все время петляет, – объяснил Берни.

Полтора часа спустя настал наш черед выходить.

– Let’s go! ^[129] – скомандовал Берни. Он пожал руки чуть ли не всем пассажирам, повторяя: «До свиданья, рад был познакомиться!» Я последовал за ним, не раздумывая; мы вышли, вскинув на спину рюкзаки. На остановке какая-то седоволосая женщина в ветровке цвета хаки бросилась ко мне, воскликнув:

– Берни!

– Берни – это я, – ответил мой новый приятель. – А он мой французский друг Мишель.

– Добро пожаловать в Шаар-Хаамаким, – ответила она. – Меня зовут Джен. Как же я счастлива, что ты приехал! В последний раз я тебя видела трехмесячным, ты был таким чудесным малышом; ну как там твои родители?

– Хорошо. Они просили меня обнять тебя, им очень хотелось приехать, но это дорого; может, попозже и соберутся. Их очень огорчает, что вы столько лет не виделись.

– Не понимаю, почему бы твоим родителям не покинуть эту капиталистическую страну и не приехать сюда, – ведь здесь, у нас, настоящая жизнь! Ну, идемте, я вам покажу наш прекрасный кибуц.

Джен без всякого сожаления покинула Нью-Йорк двадцать пять лет тому назад и поселилась в этой зеленой долине; здесь она познакомилась со своим будущим мужем, румынским профсоюзным деятелем, который приехал в Израиль в 1938 году; у них было трое детей.

– Если бы я осталась в Нью-Йорке, то кончила бы свои дни в тюрьме, зато здесь я живу согласно своим социалистическим убеждениям, без всяких скидок. Мне приходилось воевать, и, если понадобится, я снова возьмусь за оружие, чтобы обороняться. В отличие от того, что говорят раввины, эта земля была нам заповедана не Господом, – мы заработали ее тяжким трудом, по́том и кровью. И мы вовсе не избранный народ, это все глупости; мы – народ, избранный для ненависти других.

Джен указала нам на гору Кармель, чья красота была каждодневным, драгоценным подарком для глаз, потом продемонстрировала общие помещения кибуца – столовую, прачечную, сараи с сельскохозяйственными машинами – и познакомила со всеми, кто нам встретился по дороге; все они желали нам приятного пребывания. Здесь выращивали в основном подсолнечник для кондитерских изделий и даже самостоятельно перерабатывали его на маленькой фабричке; эта деятельность была вполне доходной, кто бы ею ни занимался, марксисты или опытные управленцы. Благодаря тщательной селекции и многолетнему терпеливому труду они в конце концов вывели уникальный сорт подсолнечника с более коротким стеблем и головкой большего размера, дающей семена длиннее и крупнее обычных; этот сорт требовал меньше воды и при этом позволял собирать урожай в три тонны с гектара. Здесь выращивали также авокадо и мандарины. Потом Джен привела нас в гостевую комнату с фанерными стенами, где стояли раскладушки, и сказала, что ей пора идти на собрание, но я, задержав ее, спросил:

– Я приехал повидаться с семьей Толедано; вы не скажете, где их можно найти?

Джен призадумалась и ответила:

– В этом кибуце никогда не было людей с такой фамилией. Мы не принимаем сефардов, они не умеют работать на земле.

– Но как же так… моя подруга писала мне, что ее семья живет в Шаар-Хаголане.

– Так ты не туда попал: наш кибуц называется Шаар-Хаамаким. А Шаар-Хаголан находится в сотне километров дальше на север; в нем тоже живут левые, но их кибуц расположен на границе, между Сирией и Иорданией, и там неспокойнее, чем у нас.

Мне пришлось заночевать в Шаар-Хаамаким, и мою ошибку весь вечер со смехом обсуждал весь кибуц: «Смотрите на него, этот француз думал, что приехал в Шаар-Хаголан!» Полагаю, что они до сих пор веселятся, вспоминая обо мне, хотя тот вечер кончился для меня плоховато. Все хлопали меня по плечу, заставляли раз за разом повторять мою историю и хохотали до упаду. Джен дала мне попробовать семена подсолнухов и спросила, как я их нахожу; я мялся, находя их одинаково безвкусными, а выяснилось, что они были собраны с разных участков. Она же говорила о них, как опытный винодел: вот это зернышко имеет пряный привкус, это – фруктовый, а от этого остается долгое послевкусие. Часов в шесть вечера мы поужинали, а потом – уж не знаю, в нашу честь или нет, – на лужайке перед столовой выстроился хор с участниками всех возрастов, от мала до велика; три женщины и трое мужчин начали петь, остальные подпевали, а еще кто-то аккомпанировал им на гитаре. Какая-то молодая женщина попыталась научить меня исполнять припев на идише, я кое-как промычал несколько слов, и ей как будто очень понравилось, она воскликнула: «Good, Michel, very good!» ^[130] Подошла Джен и села между нами. Я спросил ее: