– Да тут нет ничего сложного, она живет в Шаар-Хаголане, это старинный кибуц на Голанском плато, у самой границы. Он был разрушен сирийской армией во время войны за независимость, но его отбили, и теперь он стал больше и гораздо красивей прежнего.
– А откуда вы знаете, что это именно тот самый кибуц?
– Да вот же, она пишет. – Он поправил очки и прочитал: – «Я живу на краю света, в кибуце, чистеньком, но суровом, на берегу Тивериадского озера, вблизи от Голанских высот; здесь можно заниматься только сбором моркови и лука…» В тех местах никаких других кибуцев нет.
* * *
Вот уже неделю больничный лифт подозрительно скрежетал на ходу; страшно было подумать о том, что ему грозит поломка, – как тогда поднимать рожениц на второй этаж, в палаты? Потом начали скрипеть колосники, а кабина регулярно останавливалась на десять сантиметров выше уровня площадки.
– Нужно что-то придумать, не дожидаясь катастрофы, – сказал Люсьен Франку. – Если у нас не будет лифта, придется закрывать родильное отделение!
Франк часами сидел на телефоне, созваниваясь с другими больницами города, и выяснил, что некоторые из них столкнулись с такими же проблемами, а техников для ремонта не было и не предвиделось. Тогда Франк попытался обратиться в госпиталь «Майо», находившийся под контролем французской армии, но и там ему сказали, что ждут прибытия ремонтников из «метрополии».
– Вы знаете, – рискнул ответить Франк, – вообще-то, Алжир с пятого июля уже является независимым государством. А Франция теперь не «метрополия», а просто сопредельная страна.
Ему не следовало так говорить – военный на другом конце провода бросил трубку. Франк звонил в Оран, в Бон, в Константину, – увы, ремонтники лифтового хозяйства отныне принадлежали к вымершей расе, которую горько оплакивали все окружающие. Он обратился к новому правительству, излагая свою проблему каждому сотруднику каждого отдела, говоря то по-французски, то по-арабски, бесконечно долго ожидая ответа, ругаясь и угрожая собеседникам всеми мыслимыми карами за неоказание помощи роженицам и младенцам, находящимся в опасности, чувствуя панику в голосах некоторых собеседников, оставляя десятки устных посланий на автоответчиках отсутствующих чиновников. Но когда его беседа с каким-то вроде бы добросовестным военным прервалась на полуслове, он почувствовал себя одиноким и потерянным на этой зыбкой почве, где пренебрегали лифтами, и у него возникло паническое ощущение, что ему осталось просто-напросто смириться с надвигавшейся неотвратимой бедой.
В среду, 19 декабря, в 9:30 утра лифт издал новый, еще незнакомый скрежет, затем как-то странно закряхтел и остановился, доехав до нужного этажа лишь наполовину; в кабине находилась беременная женщина, которую везли рожать.
Люсьен в жуткой панике сперва собрался было принять у нее роды прямо в лифте, но из соображений гигиены все-таки отверг этот план, начал успокаивать свою пациентку, суля ей светлое будущее и втолковывая, что если она не поможет им вызволить ее из этой кабины, то так здесь и умрет. После долгих, мучительных попыток роженицу кое-как извлекли наружу в четыре пары рук, невзирая на ее душераздирающие вопли, но это было только началом ее страданий – они продлились еще шесть часов, как будто ее изнутри пожирал дьявол. Люсьен попросил Франка заменить повитуху: держать бедняжку за руку, ободрять, насколько возможно, вытирать ей влажным полотенцем пот со лба. И Франк не отходил от роженицы, дрожа от страха, не понимая, как ее сердце не разрывается от такой боли, слушая ее хриплые, душераздирающие стоны, видя ее закатившиеся глаза; женщина корчилась, кусала пальцы, стискивала его руку с какой-то нечеловеческой силой; потом, на пятом часу, вдруг смертельно побелела, перестала двигаться и только временами слегка подергивалась, а вслед за этим началось обильное кровотечение. Франк побежал за Люсьеном, и тот решил наложить щипцы, сказав:
– Она слишком измучена, мы рискуем ее потерять. Ты мне понадобишься – будешь держать ей ноги, пока я не вытащу ребенка. Надеюсь, ты не упадешь в обморок?
Для Франка эта операция была такой же мучительной, как для самой женщины, которая в конце концов разродилась девочкой весом три кило восемьсот граммов, толстенькой, с густыми волосиками, безразличной ко всем перипетиям в мире; мать умиленно любовалась ею, назвала Джалилой, а четыре дня спустя умерла от родильной горячки.
– Предупреждаю тебя, – сказал Франк Люсьену, – это было в первый и последний раз: я не выношу вида крови.
На следующий день Франк с помощью больничного садовника попытался выяснить, что там у лифта в кишках, хотя до сих пор его отношения с техникой ограничивались заменой свечи в карбюраторе велосипеда «солекс». В документах на лифт он нашел только правила его эксплуатации, но никаких технических инструкций там не было. Он спустился на дно лифтовой шахты, усыпанное окурками, поднялся обратно и начал изучать схему электропроводки, как вдруг увидел перед собой Мимуна Хамади.
– Ты поверг в панику все наше правительство, – сказал тот. – Напугал всех до смерти. Грозил страшными карами одному сержанту – бедняга прибежал ко мне с жалобой. Вчера у нас только о тебе и говорили, дело дошло до самого президента, и он сказал мне: «Если наша страна хочет двигаться вперед, то она должна уметь также двигаться и вверх и вниз». В общем, ты прав вдвойне: во-первых, потому что благодаря этой панике я тебя и разыскал, а во-вторых, это поможет нам решить проблему с лифтами.
Увы, легче было сказать, чем сделать.
Однако Мимун неплохо разбирался в механике, он мог разобрать мотор джипа, починить диск сцепления грузовика, довести до ума пистолет-пулемет – копию французского «МАТ-49», – словом, был способен решить немало подобных проблем. Они поднялись на крышу здания, пробрались на технический этаж, осмотрели лифтовое хозяйство с его лебедками, противовесами, электромагнитными реле и поняли, что им не справиться с этой неимоверно запутанной машинерией, тем более без схем, инструментов и запчастей.
– Нужно срочно найти мастеров, пусть даже пенсионеров, ведь должны же они где-то быть, – сказал Мимун. – Но как ты ухитрился так быстро выучить арабский?
– Это совсем нетрудно. А что, если позвонить на завод-изготовитель, во Францию? Может, кто-то из тамошних служащих подсобит нам или хотя бы посоветует, как ремонтировать лифт?
На одной из квитанций они обнаружили название и координаты завода, который находился в Марселе. Франк позвонил туда, изложил проблему телефонистке, и та соединила его с коммерческим директором, которому он рассказал, какие злоключения постигли алжирские лифты с тех пор, как техники – все сплошь французы – были репатриированы.
– Я ничуть не удивлен, – ответил директор. – Эти механизмы требуют постоянного наблюдения. Но вам не удастся получить специалистов-ремонтников и приобрести запчасти – мы не собираемся обслуживать алжирских партизан!
Так они столкнулись с извечной историей о змее, кусающей собственный хвост: все обращения в другие предприятия, занимавшиеся лифтовым хозяйством, приводили их к тому же производителю.