Земли обетованные - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Мишель Генассия cтр.№ 60

– Это ужасно… то, что ты говоришь, – прошептал Люсьен.

Лично я убежден, что мы не имеем права навязывать жителям наших колоний ни быструю ассимиляцию, ни простое сотрудничество, ни искренний союз с нами; мы должны нести им прогресс, пусть даже не всегда желанный и часто достигаемый самыми различными средствами; главное, чтобы он был интеллектуальным, моральным и материальным.

Шарль де Фуко

Мимун Хамади жил теперь в аристократическом квартале Бардо, на алжирских холмах, где современные дома и колониальные имения были реквизированы чиновниками нового режима после бегства прежних владельцев. Достаточно было взломать дверь, поменять замок, и вы становились счастливым обладателем такого жилища. Но напрасно такие умельцы рассчитывали присвоить его, если у них не было полезных связей: другие, более влиятельные претенденты «советовали» им поскорей очистить помещение. Так, например, Мимун дал на сборы всего час какому-то лейтенантишке с семейством, после чего расположился на его месте со всей своей родней. И теперь он жил на роскошной, невидимой с улицы белой вилле в десять комнат, с колоннами по фасаду, рядом с обширным Галланским парком; с ее террасы не были заметны соседние дома, зато открывался вид на бескрайние лесные кущи, газоны с бегониями, бугенвиллеи, аллею, обсаженную лимонными деревьями, и море вдали. Мимун находил вполне естественным тот факт, что высокие чины, которые рисковали жизнью ради страны и работали, не щадя себя, на благо родины, ведут теперь приятное существование в комфортных условиях. «Кроме того, если эти дома займет всякая шушера, их ждет скорая разруха. Ты уверен, что не хочешь поселиться в таком районе?» – спросил он у Франка во время их первой рабочей встречи. Но Франк предпочел оставить за собой квартиру на улице Жерико, чтобы общаться с Марсьялем, жившим этажом ниже. Он приходил к Мимуну обсуждать различные дела, но иногда тот уезжал в Париж для деловых контактов с руководством Французского банка, и тогда они не виделись по нескольку недель. Встречаясь, они усаживались на террасе виллы, раскладывали свои папки на огромном столе, работали, попутно наслаждались ароматами лип, цератоний и фисташковых деревьев, попивали апельсиновый сок или анисовый настой, который им приносила младшая дочка Мимуна, а к вечеру, когда берег и бухту окутывала туманная дымка, любовались пейзажем, напоминавшим холсты импрессионистов.

– Меня ужасно тяготит эта работа, – признался Мимун однажды в сумерках. – Если бы я предвидел, насколько утомительно быть банкиром, я бы отказался от этой миссии, даже притом, что президенту опасно перечить; я подозревал, что это сложное занятие, но чтобы до такой степени… И ведь нет никаких научных трудов, объясняющих, как создать национальный банк на пустом месте, как регулировать экономику, управлять государственными финансами, печатать бумажные деньги, финансировать развитие страны и так далее, и тому подобное… Нам еще долго придется терпеть в нашей собственной стране хождение франка для транзакций, а значит, зависеть от Франции, которая все-таки поддерживает нашу экономику; мы держимся на их регулярных финансовых вливаниях, ибо не имеем собственных ресурсов; мы не можем повысить налоги, и такое положение вещей сохранится до тех пор, пока наша экономика не встанет на ноги. Устраивать революции и побеждать в войнах, конечно, прекрасно, но на самом-то деле все решают финансы. От этого никуда не уйти. Я должен признать, что французское правительство оказывает нам существенную помощь и помимо Эвианских соглашений; например, это оно платит сегодня нашим функционерам.

Франк, со своей стороны, делился с Мимуном другими проблемами, такими же многочисленными. Никто не знал, какие решения следует принимать, и большинство программ самоуправления были заморожены из-за отсутствия капиталовложений, а отсутствие инженеров и техников не позволяло доводить проекты до конца.

– Да у нас на это и денег-то не хватает, – заключал Мимун. – Может быть, позже… А сейчас не следует распыляться, главное – сконцентрировать усилия на индустриальных проектах, которые помогут создать рабочие места, это первостепенная задача, но только никогда не нужно высовываться – ни к чему наживать себе врагов, если этого можно избежать. Наше Министерство планирования всесторонне изучает социальную сторону новых программ, но не финансирует их. А если люди просят под них деньги, твердо отвечай, что ты согласен с необходимостью тех или иных проектов, и… отсылай их в вышестоящие организации. Теперь о твоей подруге: я послал запрос в Министерство внутренних дел и получил ответ: нигде никаких следов; неизвестно, жива она или мертва, а если жива, то покинула ли она страну. Ровно ничего. Я думаю, что это плохой признак.

Мимун распределял обязанности в своем секторе чисто интуитивно и никак не контролировал работу Франка, раз и навсегда поверив в его добросовестность, а когда тот спрашивал его мнения, неизменно отвечал: «Делай, как считаешь нужным». Франк долго не мог понять, что Мимун вовсе не стремится свернуть горы и преуспеть в реализации государственных проектов; в первую очередь он старался разузнать, что затевают его коллеги. Так, например, он наставлял Франка: «Этот – важная шишка, пригласи его на обед, подружись с ним; хорошо бы выяснить, что он там готовит вместе с другими!»

В первый же вечер Мимун задержал у себя Франка и пригласил на ужин; еда была простой – салаты да жаренное на гриле мясо, за столом сидела вся родня, взрослые и дети участвовали в разговоре, приносили блюда или убирали грязную посуду, и вскоре Франк почувствовал себя здесь почти членом семьи. Обстановка была непринужденной, все близко знали друг друга, особенно много было молодых людей – родственников, приятелей детей хозяина, – чьи родители занимали высокие должности в министерствах, партии или армии. Почти все они, подрастая, уезжали во Францию, чтобы продолжать образование в престижных французских университетах и высших школах. Франк с изумлением обнаружил, что двое старших детей Мимуна уже два года учатся в Париже – дочь на медицинском факультете, сын на юридическом, и это началось еще в то время, как их отец находился в подполье. Теперь он открыто встречался с ними в Париже, после рабочих заседаний в Банке Франции, да и его супруга также приезжала к ним с двумя младшими детьми. Они обожали парижскую жизнь.

* * *

Хозяин отеля дал мне такую наводку: «Автовокзал находится у северного въезда в порт, ты сразу его найдешь». На самом деле это был не автовокзал, а обыкновенная стоянка, даже не заасфальтированная, – просто пыльная площадь, где останавливались не только машины, но и автобусы, а если им не хватало места, они тормозили чуть поодаль, на обочине бульвара. Ни указателя, ни кассы не было, шофер называл стоимость проезда, собирал деньги, дожидался, когда наберется полный салон, и пытался отъехать, оглушительно сигналя, чтобы проложить себе дорогу в гуще транспорта. Пассажиры везли корзины с овощами и фруктами, сумки с одеждой и прочими товарами, запихивали все это в багажные сетки над головой или сваливали на соседние сиденья; некоторые тащили с собой ящики с курами, цыплятами или стопки формочек с яйцами. Эта веселая неразбериха вызывала в душном автобусе шумные, нескончаемые препирательства, пока всем не удавалось кое-как устроиться. Я несколько раз спрашивал, где мой автобус, и все указывали мне направление, кто в одну сторону, кто в другую, повторяя: Шаар-Хаголан – зеленый автобус! Водители тоже никак не могли прийти к единому мнению; наконец один из них, кое-как изъяснявшийся по-французски, крикнул, чтобы я пошевеливался: автобус вот-вот отойдет. Я кинулся в указанном направлении, спросил шофера, туда ли он едет, он кивнул, я вошел и заплатил за билет. Свободных мест уже не было. Какой-то парень в задней части автобуса знаком подозвал меня к себе, переставил с сиденья в проход ящик с инструментами, принадлежавший его соседу-старику, который никак не отреагировал, и предложил сесть. Потом представился по-английски: «Привет, меня зовут Бернард Сандерс, я еду в тот же кибуц». Мы обменялись рукопожатием, я сел рядом с ним, и автобус тронулся в путь. Из патрубка валил густой черный дым, окна покрывала засохшая грязь, жесткие пружины сидений были настоящими орудиями пытки, которую усугубляло отсутствие рессор, пассажиры цеплялись за металлические штанги, чтобы смягчить адскую тряску. И однако, все они весело улыбались. Берни угостил меня сигаретой, и мы разговорились. Он родился в Нью-Йорке и говорил по-английски слишком быстро для меня; сюда, в кибуц, его пригласила на несколько месяцев одна левая сионистская организация. Человек он был предусмотрительный и щедрый – прихватил в дорогу фляжку с водой и предложил попить мне и окружающим, в результате чего она быстро опустела.