Земли обетованные - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Мишель Генассия cтр.№ 41

Но нынче он решил сделать исключение: такой уж особенный вечер. Стол накрыли на троих, и место рядом с ним пока пустовало.

– Понимаешь, проблема в том, что я никогда не видел фильмов этого Бунюэля. Он вообще какой-то странный, слóва из него не вытянешь. Невредно бы мне посмотреть, какие фильмы он снимает, верно?

– А хочешь, я спрошу у своего друга Вернера, – ну, ты его знаешь, он киномеханик и наверняка все их видел.

Джимми вдруг просиял и вскочил на ноги. Я обернулся – к нам подходила… Луиза. Вот уж кого не ожидал здесь увидеть! Я еще не забыл, с каким скандалом они расстались в кафе на площади Сорбонны. Но меня потряс не столько сам факт появления Луизы, сколько ее облик – сейчас это была совсем другая Луиза, искусно накрашенная, в элегантном платье из черной тафты с белым воротничком (последний писк моды!), с черной сумочкой из крокодильей кожи. Джимми протянул ей руку, чтобы усадить рядом с собой, и вторым моим потрясением стало то, как она легко коснулась поцелуем его губ, оставив на них ярко-красный отпечаток своей помады. Потом Луиза улыбнулась мне и послала деликатный воздушный поцелуй.

– Ну что ж, начнем с нуля! – воскликнул Джимми, выхватив бутылку шампанского из ведерка со льдом. – Вспомните, какие мы были раньше счастливые. Давайте выпьем за нашу возрожденную дружбу и за будущую прекрасную жизнь. Я так счастлив, что ты здесь, Мишель! Ты мой единственный друг. Я знаю, ты все понимаешь.

Ужин был роскошный – таких изысков я в жизни не пробовал. И Луиза тоже, по ее словам. А где-то в глубине зала тихонько наигрывал «для атмосферы» английский пианист. Луиза взяла за руки меня и Джимми и объявила, что мы должны обещать друг другу быть счастливыми и никогда не расставаться. Мы подняли руки и торжественно поклялись, что так оно и будет. Пили мы одно только шампанское: Джимми заказал вторую бутылку, приговаривая, что после этого волшебного вечера больше капли в рот не возьмет.

– В следующий раз мы будем пить на нашей свадьбе, а потом в честь рождения нашего ребенка. Луиза мне рассказала, что ты едешь к своей подружке в Израиль.

– Да, мне не терпится ее увидеть, мы уже два года в разлуке, и я даже не знаю, как у нас все сложится, но она столько значит для меня!..

* * *

Перейдя границу в Зуж-Бегаль, Франк проводил беременную женщину до передвижного пункта Красного Креста, который взял ее на свое попечение. Он решил разыскивать Джамилю в Медеа, где она родилась. Но пока еще в стране не провозгласили независимость, Франк считал, что лучше избегать дорог, проходящих через прибрежные города, особенно Оран, где его вполне могли арестовать во время проверки документов. Ему казалось, что покрыть шестьсот тридцать километров, отделявших его от Медеа, вполне можно за один день, но путешествие оказалось куда более сложным. Он еще не осознал, что страна пребывает в разрухе, и столкнулся с кучей непреодолимых препятствий, – например, практически перестали ходить автобусы, поскольку большинство водителей покинули страну. А те немногие машины, которые он изредка встречал на шоссе, были так набиты, что ехали с открытыми дверями и не реагировали на его сигналы. Он попытался прибегнуть к автостопу, но ни один автомобиль не остановился.

И Франку пришлось часами шагать под палящим солнцем.

Первую ночь он провел в хижине садовника. На следующий день, после полудня, добрался до Тлемсена: жители спешно покидали город, запихивали свои пожитки в машины, пытались втиснуть дополнительные ящики в перегруженные багажники. Мужья и жены переругивались, детишки плакали, нужно было срочно принимать решения – что брать, что оставить; одна женщина предпочла разбить белый фарфоровый сервиз с золотой каемкой, лишь бы не оставлять его на тротуаре; какой-то мужчина раздолбал в щепки нормандский буфет, так как тот не помещался на крыше его машины. Все это напоминало знаменитый «исход» 1940 года во Франции, паническое бегство «спасайся, кто может». Полицейские и жандармы исчезли, магазины и лавки позакрывались. То и дело где-то звучали выстрелы, но на них уже не обращали внимания: люди целыми семьями втискивались в автомобили, и те с трудом отъезжали в сторону марокканской границы. Франк спросил дорогу у старика, который мирно читал газету, сидя на лавочке, и тот поделился с ним хлебом. Наконец ему удалось забраться на крышу автобуса, ехавшего в сторону Сиди-Бель-Аббес. Машина с трудом прокладывала себе путь в толпе беженцев, идущих пешком, с чемоданами в руках.

После деревни Хасси Захана перекресток оказался заблокированным: прямо посреди шоссе пылал грузовик; в траве на обочине лежали двое мужчин и женщина; здание фермы поодаль было охвачено огнем. На следующий день на выезде из Милианы автобус остановили местные жители, кричавшие, что в Блиду ехать нельзя, там все улицы завалены убитыми, и шофер решил возвращаться. А Франк пошел дальше пешком. Он шел целый день, хотя все встречные французы заклинали его вернуться, иначе не сносить ему головы: вот в Музане перерезали всех фермеров. Тем не менее Франк двигался дальше беспрепятственно, покупая хлеб и финики у алжирцев, которые еще ничего не знали о происходящем.

После пяти дней изнурительного пути Франк наконец вошел в Медеа, расположенный на плато тысячеметровой высоты и напоминающий не то кинодекорацию, спешно покинутую съемочной группой, не то город-призрак, опустошенный смертоносной эпидемией. Он шагал по пустынным улицам чистенького предместья, лишь изредка замечая где-то вдали одинокий силуэт. Машины, нагруженные под завязку, проезжали, не останавливаясь, покинутые казармы были открыты всем ветрам, магазины либо заперты на замок, либо разграблены.

Напротив вокзала двое седоволосых алжирцев, которые болтали, сидя на стульях, объяснили ему, что французы сбежали в столицу, военные, жандармы и чиновники тоже, непонятно почему, а здесь осталось едва ли полсотни французов, пожилых или одиноких; эти не знали, что им делать – то ли уезжать во Францию, то ли остаться в стране, где они прожили всю жизнь, – их одинаково страшило и то и другое. Сами они думали, что независимость ничего не изменит и жизнь будет течь, как текла раньше. Франк спросил их, не знают ли они семью Бакуш; старики посовещались по-арабски, нерешительно помолчали, потом ответили, что эта фамилия им ничего не говорит. Франк вынул из бумажника единственную фотографию, на которой фигурировала Джамиля, – это был черно-белый снимок, сделанный год назад уличным фотографом во время его увольнительной в Сиди-Феррухе; они стояли там под ручку в хвойной роще, на фоне холста с намалеванным морем. Старики долго разглядывали снимок, но ее лицо было им незнакомо. Франк уже собрался отойти, как вдруг рядом с ними затормозил серый «Ситроен 2CV» с покоробленным капотом; за рулем сидел монах в грубой домотканой рясе. Он опустил стекло, вышел из машины, поздоровался со старыми алжирцами, которые встали, чтобы пожать ему руку, и осведомился об их здоровье и здоровье их родных.

Брат Люк выглядел лет на пятьдесят; это был человек с изможденным лицом, редкими волосами и небрежно подстриженной бородкой; с тех пор как военные врачи и прочие медработники уехали в конвое с последними солдатами, он вместе с другими монахами руководил работой диспансера, хотя никто из них не имел организаторского опыта. Франк спросил монаха, не знает ли он алжирскую семью по фамилии Бакуш, но тот отрицательно покачал головой.