* * *
Поднимаясь в квартиру Луизы, я услышал очень знакомый гнусавый шум, не похожий на все остальные: в доме явно появился телевизор. И чем выше, тем громче становился этот звук. Луизина дверь была приоткрыта, и телевизионные голоса исходили именно оттуда. Я вошел: на экране повар с ухоженной бородкой делился каким-то рецептом с восхищенной женщиной.
А перед телевизором стоял, согнувшись в три погибели, наладчик в желтом комбинезоне: одной рукой он вертел комнатную антенну, другой – ручки на задней стенке аппарата. А Луиза сидела, наблюдая за его манипуляциями. Телевизор был водружен на буфет. Наконец картинка установилась, наладчик прибавил яркости.
– Ага, вот так будет отлично! – сказала Луиза.
Наладчик выпрямился, обернулся. Мне понадобилось целых две секунды, чтобы узнать его.
– Ты что, не желаешь здороваться с родным отцом? – с улыбкой спросил он.
Я машинально поцеловал его в щеку.
– Ну, как ты его находишь? Это же гениально! – воскликнула Луиза. – Твой отец сделал мне суперскидку. Вы просто душка, месье Марини!
– Зовите меня просто Поль. Вы будете довольны, это прекрасный аппарат, мы продаем такие сотнями.
– А я и не знал, что ты работаешь еще и наладчиком.
– Когда руководишь таким предприятием, нужно уметь все. Абсолютно все. Я даже уборкой занимаюсь в магазине, пол мету. Ну а пока – приглашаю вас на ужин.
Луиза побежала в спальню переодеваться. Отец стащил с себя комбинезон, отряхнул свой костюм цвета морской волны.
– А вообще-то, я пришел наладить телевизор, чтобы повидаться с тобой. У тебя миленькая подружка, очень даже симпатичная.
– Да мы, в общем-то, и вместе и не вместе…
Луиза появилась в юбке из шотландки и пышной белой блузке, я впервые видел ее в таком женственном наряде. Мы пошли ужинать в ресторан около площади Республики. Отец, конечно, знал здесь метрдотеля и называл по именам всех официантов.
– Здесь подают лучшие фуа-гра и шукрут в Париже, – объявил он. – А пить будем легкий гевюрц
[89]. Возражений нет?
Я даже заподозрил, что мое присутствие не так уж обязательно. Луиза обнаружила у отца дар имитатора, который он охотно продемонстрировал. Она хохотала от души, слушая, как он читает меню на манер Фернанделя, а когда он рассказал со своим марсельским акцентом, что я был революционером, Луиза и вовсе вытаращила глаза, откинула челку и продемонстрировала свои ямочки на щеках.
– Нет, правда? Не может быть… Мишель?!
– Да, милая дамочка! – продолжал он, теперь уже в образе Мориса Шевалье. – Настоящий революционер – на французский манер!
Луиза хохотала до слез и никак не могла остановиться.
– На самом деле я вам еще не говорил, но я уезжаю.
– Это еще куда? – удивилась Луиза.
– В Израиль, к моей подруге Камилле. Вот сдам экзамены в июле и поеду.
Отец нахмурил брови, а Луиза побледнела и так неловко поставила бокал, что он опрокинулся и вино залило скатерть.
Я не понимал, каким образом матери удается держать меня в подчинении – для этого ей даже не требовалось повышать голос, достаточно было одного леденящего взгляда, чтобы я начал повиноваться. Но я больше не хотел жить под ее диктатом, я стремился идти вперед по жизни самостоятельно, и для этого следовало первым делом избавиться от родительской опеки. Однажды майским вечером я сделал решительный шаг – объявил матери, что намерен уехать в Израиль, с ее согласия или без оного, и даже не буду просить у нее помощи, так как скопил достаточно денег. Мать посидела в раздумье, потом сказала: «Что ж, я не могу сделать тебя счастливым вопреки тебе самому. Уезжай, в конце концов, это твоя жизнь, но предупреждаю: я дам разрешение только в том случае, если ты перейдешь на третий курс».
Я написал Камилле письмо до востребования в Хайфу, чтобы известить о своем приезде в июле, – наконец-то мы свидимся после двухлетней разлуки. И вплотную занялся учебой – теперь я не мог допустить, чтобы меня срезали на экзамене. Трижды поздними вечерами я наведывался к Луизе, но дверь неизменно была заперта. Я совал под нее записку с просьбой перезвонить, чтобы сходить куда-нибудь выпить. Заглянул в «Кадран» на Бастилии, но ее и там не было; в конечном счете я подумал: ладно, увидимся, когда она сама захочет.
Удача отвернулась от меня – ну что ж, она дама непостоянная, нужно проявить терпение и ждать, когда наступит твое время. Это всего лишь вопрос статистики. Именно так выразился Джимми, объявивший мне великую новость: он получил главную роль в полнометражном фильме.
Джимми давно уже не верил в свою удачу, но все еще пытался барахтаться, одолевал своего агента просьбами устроить ему кастинг, тщательно скрывал от киношников, что сыграл злодея-англичанина в телесериале «Тьерри-Сорвиголова», после чего его стали узнавать на улице тысячи людей, а некоторые даже проклинали за гнусное поведение, – и вот доказательство, что он убедительно сыграл свою роль, хотя на самом деле ни слова не знал по-английски, разве что yes и chewing-gum, но теперь-то он начнет брать частные уроки. Потому что рано или поздно он совершит бросок и переплывет Атлантический океан, чтобы работать в Штатах. Тогда-то все и увидят, чего он стоит. Америкашки – они не такие дураки, как здешние, все их звезды начинали карьеру на телевидении. Вот и Джимми согласился на эту телебодягу и – нате вам, пожалуйста, – достиг успеха, подписался на роль Марселя в фильме «Дневная красавица», который этим летом будет снимать Луис Бунюэль
[90].
– А, это по Кесселю, я его знаю, – бросил я.
– Ты знаешь Кесселя?
– Ну, я с ним никогда не разговаривал, но часто встречал в кафе на Данфер-Рошро.
– Так вот, я скоро буду с ним ужинать – с Бунюэлем. Он просмотрел десятки актеров на главные роли. В конечном счете нас осталось только двое. И мы отсняли пробный эпизод с актрисой, которая будет играть Северину, – знаешь, такая клевая блондинка, забыл, как ее зовут.
Джимми пригласил меня в шикарный ресторан на Елисейских Полях. Я заметил, что посетители оборачиваются и смотрят на него, – значит, его известность была не выдумкой. Он заказал бутылку шампанского «Дом Периньон», уточнив: охлажденного! – это он-то, который теперь пил только газировку и в рот не брал спиртного. «Есть вещи, через которые нельзя переступать, иначе на тебя будут смотреть как на клоуна, верно?» – говорил он.