Земли обетованные - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Мишель Генассия cтр.№ 37

– Ладно, не будем вам больше мешать, – сказал наконец Вернер, встав из-за стола. – Спасибо за кофе.

– Если узнаете что-нибудь новое, сообщите мне.

Жанна проводила нас до двери и уже было закрыла ее, как вдруг снова распахнула и спросила, не заберем ли мы с собой вещи Игоря: она не хотела хранить их у себя, слишком тяжело было видеть все это, – ей казалось бы, что он вот-вот вернется. Мы прошли в ее спальню, она открыла шкаф, аккуратно сложила одежду Игоря, принесла из ванной его несессер с туалетными принадлежностями, собрала журналы и книги. Потом вдруг воскликнула: «Ох, чуть не забыла!» И вынула из нижнего ящика шкафа бежевую сумку, которую я отдал Игорю в день похорон Саши, – там лежала его исповедь и тетради, исписанные кириллицей.

* * *

Я не ищу себе оправданий. Да, я получил позорные отметки на промежуточных экзаменах, но лишь потому, что не занимался, не заглядывал в Сорбонну, если не считать совсем уж морозных дней, и давным-давно позабыл, как выглядят ксерокопии лекций, от которых мухи на лету дохнут. Нужно очень любить литературу, чтобы не проникнуться к ней отвращением. А я пока еще держусь. Подавляющее большинство моих сокурсников собираются стать преподавателями французского – что ж, я желаю удачи их будущим ученикам; на самом деле следовало бы радикально перетряхнуть всю эту систему, чтобы их занятия были более увлекательными, чем то, что досталось в молодости их учителям. Но чудес не бывает. Лично я прогулял почти весь учебный год, усвоив лишь жалкий минимум знаний, и… оказался прав: для перехода на второй курс мне хватило моих десяти баллов. А большего и не требовалось. В любом случае у меня не было никакого желания продолжать гнить в этом заведении. Я все равно никогда не стану преподом. Так зачем же мучить себя?! Не лучше ли прекратить эти бесполезные занятия?

И отправиться к Камилле.

В общем, я так и не понял, что мне делать в этой жизни. Вот сижу и жду какого-то знака свыше.

Зашел в агентство путешествий в Клюни – навести справки. Оказалось, что самый дешевый способ добраться до Израиля – это сесть в Марселе на пароход. Семь дней морем. Паспорт и разрешение родителей на выезд из Франции обязательны. Если мать не даст мне такое разрешение, уеду без него. Она отказала наотрез: все это ни к чему не приведет, я слишком молод, такое путешествие слишком опасно и дорого, Израиль очень далеко, – в общем, она запретила отцу оплачивать мою поездку, пригрозив в противном случае развязать против него войну! И отец смирился. Тогда я решил обойтись без них – у меня было скоплено немного денег, но, когда я заявился в агентство, чтобы купить билет, там потребовали официальный документ, заверенный в комиссариате полиции, без которого никакого билета не будет.

В общем, я оказался в тупике.

Камилле Толедано, до востребования,

Хайфа, Израиль

Вторник, 13 июля 1965 года

Дорогая Камилла,

у меня скверные новости. Я не смогу приехать к тебе, как собирался. Мать наотрез отказалась выдать мне разрешение на выезд из Франции, а отец ничем не может помочь, так как он проиграл бракоразводный процесс, а это значит, что она осталась моей опекуншей, хотя и позволила мне жить у него.

Я вынужден отложить эту поездку в ожидании, что подвернется какой-нибудь способ покинуть страну. Один вариант все-таки намечается, но он потребует гораздо больше времени. А сейчас я в полном отчаянии, мне так хотелось встретиться с тобой! Что ж, придется потерпеть еще.

Одна скромная, но хорошая новость: я перешел на второй курс. Хотя у меня нет никакого стремления к занятиям, они скучны, бессмысленны и все равно ни к чему не приведут.

Я думаю о тебе каждый день. Пиши мне, сообщай, как ты живешь.

Мишель

* * *

…Как бы мне хотелось, чтобы Игорь меня простил, и не потому, что я спас ему жизнь, а потому, что я его брат и он меня любил. А я не хотел возвращаться к нашим разборкам. Я ждал его прощения целых двенадцать лет. И наконец понял, что не дождусь никогда. Но я на него не в обиде. Я сам во всем виноват. Я совершил столько преступлений и был свидетелем стольких других, что не заслуживаю никакого милосердия. Нужно платить за свои ошибки, это правильно. В любом случае жить мне осталось недолго. Я не хочу лечиться, да от моей болезни и нет лекарства… На моих похоронах не хочу никаких молитв. Мне безразлично, что со мной сделают. Об этом не беспокойся. Даже если меня бросят в общую могилу, это не имеет никакого значения. Кроме тебя, никто, наверно, не придет положить цветы туда, где я буду лежать… Трудно заканчивать это письмо – столько еще хотелось бы сказать. Сейчас, когда я ухожу, я спрашиваю себя, не лучше ли остаться, чтобы засвидетельствовать все случившееся. Но нет, полагаю, что лучше прекратить все это.

Мэтр Жильбер читал мне и Вернеру Сашину исповедь довольно взволнованным тоном, когда в комнату бесшумно вошел мэтр Руссо, наградив нас понимающей улыбкой.

– Ну что ж, господа, имея такой документ, можно считать, что Игорь Маркиш спасен. Придется увеличить сумму гонорара на десять тысяч франков: этот новый документ требует от нас сумасшедших усилий, но вы можете выплачивать их в два приема. Как только я получу первый транш, я немедленно и лично вручу это неоспоримое доказательство судье Фонтену, с которым меня связывают дружеские отношения, и воспользуюсь этим, чтобы испросить освобождение подсудимого.

Мы вышли из кабинета, успокоенные, а Вернер, по-прежнему твердо намеренный снять со своего счета все до последнего франка, заявил, что деньги для того и существуют, чтобы оплачивать адвокатов.

– Игорь сидит в тюрьме почти год, но теперь его освобождение – вопрос нескольких недель. А может, и дней…

Увы, то ли мэтр Руссо был слишком большим оптимистом, то ли судья Фонтен был ему не таким уж близким другом, но он потребовал проведения графологической экспертизы письма Саши. Проблема заключалась в том, что для сравнения требовался образец его почерка, а мы это узнали не сразу и в результате потеряли несколько месяцев, не зная, кто из двоих – следователь или эксперт-графолог – не озаботился информировать об этом другого. В качестве образца почерка Саши мы располагали только его тетрадями, исписанными кириллицей. Эксперту же требовался текст с латинскими буквами. Единственными такими образцами были стихи, написанные Сашиной рукой, но я давно уже подарил их Камилле, выдав за свои. На всякий случай мы пошли на улицу Монж, где жил Саша. Консьерж объявил нам, что его комнатка под крышей давно уже сдана какому-то студенту, который сменил дверной замок и раздал книги и одежду Саши, поскольку они не имели никакой ценности. Увидев наши убитые лица, консьерж поинтересовался причиной, и мы поделились с ним нашей проблемой.

– Возможно, я вам помогу, – сказал он и пригласил нас пройти в его каморку.

Выяснилось, что у него были дружеские отношения с Сашей – как жилец тот не доставлял ему никаких неприятностей, разве что иногда запаздывал с квартплатой, но зато был вежлив, а это большая редкость в наши дни.