Ждали долго.
Больше они не видели ни Эдика Тарашвили, ни его грузовика с их имуществом. Никто не знал Эдуарда и никогда не слышал о нем: ни заводской сторож, заверивший их, что ангары не используются для хранения мебели, ни рабочие, которые постоянно входили и выходили из ворот. И в соседнем кафе – тоже. Наступила ночь, Виктору и Доре пришлось признать очевидное: их имущество переехало куда-то без них. И они даже не могли пожаловаться в милицию. Да и на кого жаловаться? На самих себя? От прошлой жизни осталось только четыре чемодана. Что ж, делать нечего; одежду и мебель придется покупать в Израиле.
Пока Виктор работал, он не сталкивался с визовым отделом, этот сектор был вне его служебной компетенции, и теперь он очень пожалел об этом. Доехав на двух троллейбусах с пересадкой до МИДа на Покровке, он увидел на тротуаре очередь человек в двадцать и, обойдя ее, направился к самому входу. Ему преградил путь милиционер и спросил, что ему нужно. «Хочу подать заявление на выезд в Израиль». Милиционер ткнул пальцем в молчаливую очередь и повернулся к нему спиной. Виктор встал в конце. Стоявший перед Игорем человек взглянул на него и заметил: «Сразу видно, что ты новичок. Здесь учатся терпению. Они все делают для того, чтобы у нас опустились руки. Приходится стоять в очереди целыми днями. Иногда она двигается быстрее, но с сегодняшнего утра прошло только три человека: визами в Израиль занимается один-единственный чиновник, вдобавок он очень придирчивый. Все время требует дополнительные документы или требует принести какой-нибудь новый, потому что прежний устарел, и каждый раз процедура начинается заново. Хорошо хоть, сегодня не под дождем стоим».
В этот первый день Виктор продвинулся всего на десять метров. В семнадцать часов милиционер захлопнул дверь министерства, нисколько не заботясь о тех, кто ждал на улице; все молча разбрелись в разные стороны. На следующее утро Виктор приехал в восемь утра, за час до открытия, но на улице уже ждало человек десять, и он попал на прием только в три часа. Служащий выдал ему формуляр и список из одиннадцати документов, которые нужно было представить на каждого члена семьи. И Виктор начал изнурительное хождение по инстанциям; самым трудным оказалось получить вызов из Израиля – без него визу не выдавали. Не зная, как его раздобыть, Виктор поехал в синагогу и объяснил раввину свою ситуацию, но собеседник держался очень настороженно.
– Вы можете мне доверять, – сказал Виктор. – Меня выгнали из министерства, когда узнали, что я посещал службы. Кругом полно стукачей, будьте осторожны, я их не знаю. Как получить вызов? У меня в Израиле нет ни одного знакомого. Если я его не получу, у меня не примут документы.
– Не понимаю, о чем вы говорите, я этим не занимаюсь.
Виктор задал вопрос прихожанам, которые как раз собирались на вечернюю службу, но те только недоуменно качали головами и отходили в сторону. Напрасно Виктор убеждал их, что им нечего бояться: он наталкивался на непреодолимую стену страха, который внушала им раньше его форма. Напрасно он говорил: «Клянусь вам, я больше не работаю в КГБ, хочу эмигрировать с семьей в Израиль, умоляю вас, помогите», – верующие делали вид, что не слышат его; некоторые улыбались, но тут же отворачивались, и никто не отвечал. Когда он садился на скамью, чтобы молиться вместе со всеми, его соседи пересаживались подальше. Виктор понял, что стал изгоем в своей общине и что ему придется действовать без ее поддержки. Спустя несколько дней Дора пришла с работы вся в слезах: ректор консерватории, где она преподавала, объявил ей об увольнении «за антиобщественную деятельность». Виктор, как мог, утешал жену. «Нам нужно преодолеть это испытание; они стараются загнать нас в угол, используют тактику выжженной земли, но им не удастся нас запугать».
Виктор, у которого теперь было много свободного времени, начал тяготиться вынужденным бездельем. Он понемногу собирал требуемые для визы документы, но большую часть времени проводил в поисках продуктов: консервов, сыра, кур, картошки, – бегая по городу. Ему по-прежнему не хватало письма с вызовом, но как получить его, если после Шестидневной войны дипломатические отношения между СССР и Израилем прерваны и у него не было там ни одного знакомого? Он снова приехал в визовый отдел, надеясь найти решение на месте. Очередь перед министерством бурлила. Его товарищи по несчастью говорили только о соглашении, подписанном с американцами, по которому странам, разрешившим свободную эмиграцию, предоставлялись кредиты и торговые преференции. Виктор познакомился со своим соседом по очереди, евреем из Минска, который пришел с дополнительным заявлением и свидетельством о рождении дочери, родившейся три недели назад, и тот объяснил ему:
– Благодаря этому соглашению визы будет получить проще: ты отправляешь письмо в израильское консульство, например, через финское или австрийское посольство; на конверте так и пишешь: «Консульство», приложив копии паспорта и свидетельства о рождении, и довольно быстро тебе приходит письмо-приглашение. Потом, как только ты получишь загранпаспорт с выездной визой, ты волен делать все, что хочешь; лично я поеду не в Израиль, а в Англию.
Виктор отправил письмо в израильское консульство в Хельсинки. Через месяц он получил четыре приглашения и отнес их в ОВИР. Раз в неделю он приезжал, чтобы узнать, как продвигается его дело, и чиновник неизменно отвечал: «На рассмотрении». Два месяца спустя ему выдали загранпаспорта с выездными визами для Доры и дочерей:
– А вам самому отказано.
– Почему?
– Причины не сообщают. Отказано, и все.
Это был самый тяжелый период в его жизни. Виктор хотел, чтобы Дора с дочками уехала, уверяя, что скоро к ним присоединится: «Они не смогут удерживать меня вечно». Но Дора отказалась. Что ей делать одной с двумя детьми в чужой стране? Виктор настаивал, но она была непреклонна: «Я остаюсь, мы поедем только вместе».
Виктор подал новое заявление, через два месяца пришел ответ.
«Отказано».
И тут он понял, что ему никогда не выдадут загранпаспорт: «Они мне мстят, хотят, чтобы я заплатил за отступничество, я слишком много знаю, они боятся, что я расскажу об их преступлениях и о спекуляциях дефицитным товаром. Но я не позволю заткнуть себе рот, я буду бороться, и им придется дать мне свободу». Во время бесконечных стояний на тротуаре перед ОВИРом Виктор познакомился с другими евреями, находившимися в сходной ситуации: советская администрация отказывалась выдать им заветный документ. Им было плевать на то, что Виктор – бывший кэгэбэшник, они убедились в его искренности и поняли, что он не стукач. Среди них были служащие, научные работники, писатели, журналисты, военные, преподаватели вузов и все прочие. Жили они скудно и, чтобы как-то продержаться, устраивались рабочими по ремонту дорог, землекопами, садовниками, получая копейки за свой тяжелый труд.
И ждали.
В это время арестовали Иосифа Ледермана, переводчика с немецкого, которому отказали в визе на выезд. Милиция устроила обыск в его квартире, пытаясь найти самиздатовскую газету, которую он распространял из-под полы. Во время ареста он сопротивлялся. И, вероятно, ударил оперативника. Он предстал перед судом; ему грозило десять лет тюрьмы. «У него нет никого, кто поддержал бы его; если мы его бросим, он погибнет, и мы тоже», – доказывал товарищам Виктор. Они попросили иностранных журналистов прийти в суд. Когда Иосифа ввели в зал, Виктор и еще десяток «отказников» начали размахивать самодельными плакатами, протестуя против этого незаконного ареста, требуя его освобождения и права на свободную эмиграцию в соответствии с международными соглашениями. Судьи, пораженные таким неслыханным бунтом, невероятным в этой стране, увидели в нем доказательство существования заговора, организованного «кучкой отщепенцев-перерожденцев, управляемых из-за границы», и даже не стали скрывать свою неприязнь к евреям. Милиция вышвырнула демонстрантов из зала, и на следующее утро, избитые, они предстали перед тем же судом, который приговорил их к штрафам в размере ста пятидесяти рублей за нарушение общественного порядка. Благодаря присутствовавшим в зале журналистам и нескольким фотографиям, которые им удалось сделать, эта демонстрация получила огромный резонанс во всем мире, о ней упоминали в телевизионных новостях во многих странах.