— Бедная, — опять пожалел щекастый.
— Муж мой — Юрко Половчанин. Может слыхали?
— Так его все знают. Веселый такой был.
— Отчего же был, может он живой, — горячо перебила Евдокия.
Парнишка пожал плечами.
— Может проводите? Слаба я, — попросила она.
Мальчишки толпой повели ее к граду.
Воротники с любопытством разглядывали незнакомку.
— На них напали! Она сбежала! Она из лесу вышла! Она жена Юрки Половчанина! Он сгинул! — наперебой затараторили дети.
— Не въезжала ли в град дружина ростовская малая, может израненные были? — срывающимся голосом спросила Дуня.
— Нет, не слыхали, может через другие ворота въехали. А ты не наша будешь? — улыбнулся молоденький страж.
— Мне к князю надобно, у меня весточка к нему от супружника моего кметя Георгия Андреича, — как можно уверенней сообщила Евдокия. — Это важно! Люди за то сгинули!
— Ну, нам-то с ворот уходить нельзя, — почесал затылок вой постарше.
— Так я могу проводить, — вывернул откуда-то из-за угла приземистый мужичек с большой растрепанной бородой. — Мне как раз к терему княжьему нужно.
— Да, вот куничев холоп тебя и проводит, — довольно выдохнул воротник.
«Куничев!»
— Нет! — как ошпаренная отпрыгнула Евдокия. — Я с ним не пойду!
— Да не бойся, — как можно радушней пробасил бородач, — это я с виду такой грозный, не обижу.
— Сказано, не пойду! — с ненавистью посмотрела на него Дуня.
— Мы сами проводим, — выступил худой парнишка, — пойдем, сестрица.
Все это время дети кучкой жались поодаль. Худощавый махнул остальным, и они гурьбой побежали следом.
— Надо было с великих ворот входить, там бы живо к князю послали, а эти и не пошевелятся, — процедил парень, оглядываясь.
Дуня тоже оглянулась и вздрогнула, бородач шел следом.
— Давай! — внезапно крикнул старший, толкая Евдокию в подворотню.
— Дяденька! Дяденька, подай, подай Христа ради! — загомонили разом дети.
— Бежим! Сейчас оторвемся! — шепнул Дуне ее спаситель, хватая за руку, и они понеслись мимо плотно прижатых друг к дружке дворов, обгоняя прохожих, резко ныряя в узкие проулки. Все мелькало перед глазами. Страх вернул угасшие силы.
Возле высокого дощатого забора беглецы остановились передохнуть.
— Не умаялась, сестрица? — подмигнул ей парнишка.
— Да лишь бы не догнал, — прижала Дуня ладони к разгоряченным щекам.
— За то, сестрица, не тревожься. И в терем княжий тайком проберемся, дядька мой — конюх, проводит.
— Тебя как звать? — улыбнулась Евдокия.
— Меня Тишкой, а тебя?
— Дуня.
— Ростовская теперь будешь. Не бойся, я за тобой приглядывать стану, пока Юрка не вернется.
«Вот Бог мне нового братца и дал».
Могла ли представить простая девчушка из полоцких болот, что будет ступать ножками по тесанному полу княжьего терема? И могла ли она подумать, что при этом будет так глубоко несчастна? И что ее не будут интересовать ни искусные резные узоры наличников, ни слюдяные оконца, искрящиеся морозным солнышком, ни диковинно сотканные половики. Дуня не замечала роскошных княжеских хором, она видела только широкую спину гридня, который вел ее к князю. Она уже знала, что в Ростов никто из отряда Юрия не въезжал. «Послали на ярославскую дорогу тела поискать», — сочувственно кинул гридень. Надежда таяла. «Пусть хоть тело привезут, обниму последний раз, с дитем на могилку ходить стану», — слезы опять мешали смотреть. Дверь распахнули, впуская Евдокию в просторную горницу. Вот и князь с княгиней.
Константин совсем не походил на грубоватого медведе-подобного Мстислава. Тридцатилетний князь был прекрасен как архангел: светло-русые кудри, плавными волнами ниспадающие на плечи, утонченные черты лица, мягкий задумчивый взгляд серых глаз. В облике правителя причудливо сочетались богатырские плечи, мощный торс воина и гибкие руки с узкими длинными пальцами, которые, казалось, были созданы не для грубого меча, а для изящного писала. Константин застыл с вопросом во взоре.
— Сказывай, князь ждет, — слегка подтолкнул гостью гридень.
— При тебе не стану, — поражаясь своей смелости, уперлась Евдокия.
— Ступай, — махнул вою князь.
Они остались втроем. Княгиня сидела в уголке за вышивкой. Она вроде как смиренно занималась рукоделием, но украдкий живой взгляд выдавал любопытство. Ее нельзя было назвать красавицей: небольшого росточка, полноватая, круглолицая с вздернутым курносым носиком, таких баб полно по деревням, только что одеты они не в паволоку и аксамит, а в домотканую холстину. Но от молодой княгини веяло благодушием, спокойствием и теплом. Хозяйка ободряюще улыбнулась гостье, и на румяных щечках заиграли приятные ямочки.
— Прими, светлый князь, — низко поклонилась Дуня, вытягивая вперед руку, — кметь твой Георгий Андреичь велел передать.
Князь не спешил принимать подарок, он продолжал стоять отстраненно, скрестив руки на груди. Холодный взгляд уставился на сверток. Евдокия растерялась: «Отчего же он не берет? Юрашик за пояс этот треклятый, может, голову сложил, а он не берет. Один князь за кушак на грех был готов, а другой вон смотрит брезгливо, ему, оказывается, и не надобно».
— Ну, чего ж ты не берешь, соколик мой? — заворковала княгиня, вскакивая с лавки. — Дозволь я погляжу, — и, не дождавшись ответа мужа, взяла сверток у Дуни.
До пола раскаталась узкая лента вышивки.
— Какой мудреный узор, только больно простоват для князя, — заулыбалась княгиня Ростовская, она всячески пыталась разрядить тяжелую обстановку. — Надо вышить поверх золотом, так и не догадается никто.
— Сама не вышивай! — очнулся Константин.
— Да кому ж довериться, Костюшка? — бросила нежный взгляд на мужа княгиня. Видно было, что она в своем «архангеле» души не чает.
— Я могу вышить, — робко предложила Евдокия.
— И кто ты будешь? — серые глаза проникали внутрь.
— Я жена Георгия.
— Жена? — усмехнулся князь. — Говорил он, что, должно, жениться за безделицу придется. Я думал — шутит.
— Так и шутил вначале, — вздохнула Дуня. Перед глазами стоял веселый с хитрой улыбкой Юрий. Княгиня хихикнула и тут же смущенно прикрыла рот ладонью, она переводила взгляд с убитой горем Евдокии на своего ненаглядного мужа. Беда Дуняши была ей понятна.
— Бояр Куничей за нами люди гнались, — решилась рассказать Дуня.
Князь вздрогнул, но серые глаза были непроницаемы.
— Быть этого не может! — ахнула княгиня.
— Понимаешь ли, что за навет бывает? — нахмурился князь.